Тот, кто не спит

- Гнилая она. Иди сюда, у меня вода криничная, а колодезная только на стирку годится, да на полив.

Он подошел. Огород маленький, но ухоженный, сорняков не видно. Зато цветочки - от табака до георгинов. Красиво.

Хуторянка спустилась навстречу, подошла к летней кухоньке, открыла большой, литров на пятнадцать, металлический бак-термос, зачерпнула висевшей на гвозде кружкой:

- Пробуй!

Петров пригубил. Вода и вода. Холодная. Сейчас вкуснее станет.

Он скинул рюкзак, вытащил плоскую фляжку:

- Монастырский бальзам, - плеснул совсем немного, с чайную ложечку, и коричневый дым заклубился, расползаясь по кружке.

- Хотите?

- Не, стара я бальзамы пить.

- Уж и стара, - Петров покачал кружку. Коктейль походный криничный. - Лет шестьдесят?

- Семьдесят один! - гордо ответила хуторянка.

- Не страшно одной на хуторе?

- Бог от болезней боронит, руки-ноги служат. Опять же из района нет-нет, да и навестят, из собеса.

- По этой тропке? - он отпил желтоватую смесь. Ничего букетец, терпимо.

- Ты, милок, из Глушиц пришел?

- Так точно.

- А если из Богданова, центральной усадьбы, то прямая дорога есть. В сухую погоду доезжают. Хлеб привозят на месяц, крупу, керосин, уголь на зиму. Мне, как воевавшей, положено. Сам-то что здесь потерял?

- Турист. Люблю тишину.

- Ты садись, сидя пьется лучше, - она пододвинула табурет. - Тишины здесь полно, мешками бери.

- Воевали, значит?

- Снайпером была, женский снайперский отряд Чижовой, слыхал? Двенадцать правительственных наград имею! - бабка села напротив, через узкую деревянную столешницу.

- Бак, поди, тяжело таскать? - Петров кивнул на термос.

- Тележкой что хочешь свезешь.

- Далеко криница-то?

- Посмотреть желаешь? Посмотри. От века вода течет, не кончается.

- Если дальше пойти, на восток, - Петров показал рукой, - есть путь?

- Какой путь, - покачала головой старушка. - Раньше колхоз был, верстах в двадцати, да давно распустили. Стариков по интернатам, молодые сами о себе позаботились. Глухомань одна.

- А еще дальше?

- Не знаю, врать не хочу. Говорят, колония после войны открылась, для убийц. Еще вроде военные, вертолеты порой подолгу летают, тренируются. Внизу-то ничего нет, свалятся - беды не наделают, разве на меня, старую, упадут, так и то польза выйдет, - она усмехнулась.

- Спасибо за водицу, - Петров поднялся. - Перегон до ночи отмахаю.

- Где же спать будешь? - хуторянка поправила платок на голове.

- Палатка в рюкзаке, - он пошел по тележному следу.

Одной водой и угостила. Ни огурца с грядки, ни хлебушка. Времена строгие. Близка ночь - гостя из дому прочь.

След огибал невысокий пригорок. Вот и криница. Вода небойкой струйкой лилась из чугунной трехдюймовой трубы и сбегала вниз, прослеживаясь на сотню метров высокой зеленой травой. Не получилось Волги, одинок ручей, а нынче не время одиночек. В случае чего - сидеть в общей камере.

Он пил воду до бульканья в животе, зубы ломило от стылости, потом отошел в заросли травы.

Фонтаном изверглась вода, едва замутненная остатком обеда.

Опять и опять он пил и извергал ее, составляя в уме задачу про бассейн, в который в одну трубу вода вливается и выливается, а зачем, спрашивается? Хатха-йога, подражание тигру. Очищением желудка добиться кристальности помыслов.

Ладно, достаточно, довольно.

Он поднялся на пригорок, на самую его вершину. Солнце сядет скоро, а до синей полосы посадки - топать и топать.

Под ногами - чернота старого, давно паленого дерева. Ветряк стоял тут, на вершине, от него и назвали хутор. Когда сгорел? И почему? Не пожалел немецкий летчик зажигалку или свои, отступая, уничтожили на страх агрессору?

Петров пригляделся к редкому, чахлому кустарнику. Лет сорок прошло с пожара, сорок пять. Дружно горело, знатно, далеко светило.

Под гору ноги несли сами, успевай переставлять. Выйдя на равнину, он удержал темп, трава стегала по голенищам сапог. Дорога скорее угадывалась, относясь более к истории, чем дням сегодняшним - пониже трава, иначе пружинит земля, и вдали - просвет лесополосы меж рдеющих верхушек деревьев.

Солнце сменил месяц, половинка орловского хлеба, измятый, истыканный вилкой, а то и пальцами привередливых покупателей.

Когда до посадки осталось километра два, Петров вытащил из кармашка рюкзака баллончик, побрызгал на землю. Дезодорант, полезная в путешествии вещь. Имеет изысканный, нежный аромат, таинственный, как сама ночь…

Он свернул с дороги, пошел под углом, вспоминая значение тангенса сорока пяти градусов. На середине гипотенузы опять спрыснул след, и третий раз - заходя в посадку.

Света месяца едва хватило, чтобы выбрать подходящее местечко, закрепить меж близ стоящих стволов гамак, у головного края подвесить рюкзак, у ножного - сапоги. Тарзан из племени северных короткошерстных обезьян.

В животе заурчало, болезненная спазма скрутила - и отпустила. Помог бальзам да промывание желудка, иначе несло бы, как паршивого гусенка.

Он немного прошел, прогуливаясь, вдоль полосы, глядя на уходящий месяц. Пора за ним, на боковую.

Он вернулся к своему гнезду, забрался в гамак, укрылся с головой полотнищем.