Тот, кто не спит

Пусто.

Пустенько.

— Нет, не очень. Красивые места попадаются, это да. Я больше для отдыха, поправки здоровья. Парочку лишних килограммов скинуть, — он встал, примерился к рюкзаку.

— Форма у вас ладная. В городе брали?

Петров провел рукой по мешковато сидящей, немного запылившейся гимнастерке. На два размера больше. Как и задумано.

— Точно. Старые запасы распродавали, я и ухватил. Хлопок, немаркая, цена подходящая.

— Я своему тоже взять хотела, у нас записывались, а он отказался. Смешная, говорит. А чего смешного? — она оглядела Петрова, и тот осмотрелся сам. Гимнастерка, ремень, галифе, сапоги. Фуражка со звездочкой. Эхо минувшей войны, реализация невостребованных товаров по социально доступным ценам. Дележ наследства империи.

— Ничего смешного, — пришел к выводу и Петров. — Форма офицерская, пошив сорок восьмого года, проветрил — и носи на здоровье. Практично и удобно.

— В сапогах не тяжко ходить?

— Отличная вещь — сапоги, не кроссовки сопливые. Опять же офицерские, легкие, — он притопнул ногой. — Я формы три комплекта взял, две летние и одну зимнюю, полушерстяную, шинель и две пары сапог. Хотел больше, да не дали.

Рюкзак пал на спину рысью, мягко. Сиди-сиди, покатаю захребетника.

— Хутор Ветряк на север? — компас откинутой крышечкой пустил зайчика в другое, затворенное окно и высветил кусок гнутой блестящей трубы. Спинка кровати с никелированными шарами.

— Мимо конторы пройдете, там тропочка есть, прямо-прямо до хутора доведет, — не провожая, хозяйка нырнула в дом.

Петров накинул крючок. Паркетины шершавые, занозистые.

Контора — кирпичный одноэтажный домик крашеный зеленой краской, полопавшейся и свисавшей лохмотьями. Золушка после полуночи. А иного времени у нее и не было.

Небольшая железная мачта, оборванный тросик спутанным клубком валялся в стороне.

Табличка у мачты: «Наши маяки» и рамка, в которую поместилась бы фотография девять на двенадцать, но никто не потрудился ее вставить. Перевелись маяки. Вымерли. Как без них в бурном море?

Петров потрогал колесики блока. Приржавели намертво.

Дорога привела к самому крылечку конторы.

Окна тоже — нараспашку, и та же марля вместо занавесок.

Изнутри — редкие удары пишущей машинки.

Петров отвел краешек марли.

В профиль к нему за столом над клавиатурой огромной «Листвицы» колдовала тучная блондинка, давно, впрочем, не крашенная, а глубже, у стены, писала в толстую книгу другая, близняшка первой — одинаковые формы, одинаковое платье, только волосы подлиннее. Остальные столы пустые.

Сидевшая за машинкой, наконец, заметила его:

— Гражданин, вам кого?

— Мне? Почтовый ящик, письмецо опустить.

— Ящик сбоку на стене. Почта у нас по четвергам бывает, раз в неделю, раньше не вынут.

— Четверг — хорошо, завтра.

— Ой, правда. Как быстро время летит, Зина!

Близняшка оторвалась от писания:

— Вы к нам по делу?

— Не в окошко бы говорил, кабы по делу, — рассудительно заметила машинистка.

— Мимоходом я, — подтвердил Петров. — Путешествую по кондовой России. А чего это вас, девчата, всего две?

— Заведующая на совещании в районе, Клавка в декретном, Нинка тоже, а Мария Ефимовна в больнице на операции, — машинистка подула на указательные пальчики. — Устала.

— Вы, значит, для удовольствия сюда забрели, — Зина казалась суше, строже машинистки.

— И сюда, и дальше пойду.

— Отпускник, наверное?

— Так точно.

— А мы на работе, между прочим.

— Намек понял, исчезаю. Скажите, на хутор Ветряк по этой тропинке идти?

— Правильно, — Зина внимательнее всмотрелась в Петрова.

— Вы бабы Ани сын или внук будете? — машинистка общалась с Петровым охотнее товарки. Ясненько, пальчики свободные, а у Зины на безымянном обручальное колечко. Да не колечко — кольцо, граммов десять, бочоночек на треть фаланги.

— Нет, просто ориентир. Я в Курносовку пробираюсь.

— Жаль, — огорчилась машинистка. — Она ждет-ждет, когда за ней родные приедут. Тяжело ей.

— Нет, — повторил Петров и, опустив занавесь, двинул вдоль стены. За обнаженным из-под штукатурки углом и правда прикреплен был почтовый ящик, синий, с красивым, хотя и облезшим немного гербом. Рядом — плакатик. На грубой желтой бумаге. «Обезвредить преступников». Он вчитался. Разыскиваются бежавшие из тюрьмы, три человека, описание, приметы… Обо всех подозрительных немедленно сообщить в ближайшее отделение… За информацию, ведущую к поимке — вознаграждение. Фотографий нет.

Петров достал из кармана гимнастерки сложенный пополам конверт, перегнул, расправляя, и опустил в щель. Письмо упало, слышно ударясь о дно. Одно.

Каламбур не веселил.

Деревня Глушицы. По данным переписи, бестолковым и путанным, где человек считался дважды, и как житель деревни, и как колхозник колхоза «Победа», деревня насчитывала семьдесят шесть человек обоего пола. Да когда она была, перепись. С той поры не уполовинилось бы население. Разве что Нинка да Клаша — надежа наша.