Тот, кто шепчет

Майлс, спотыкаясь о ноги пассажиров, поспешно добрался до двери, ведущей в коридор, и закрыл ее за собой, чувствуя позади захлестнувшую купе волну всеобщей благодарности. В коридоре он немного постоял в раздумье. Выглядел он достаточно прилично, поскольку ополоснул лицо водой и поскреб его бритвой всухую, правда, пустой желудок выражал громкий протест. Но все это было не важно.

Важно было найти Фей, и сделать это как можно скорее. Состав не был длинным, и его нельзя было назвать переполненным. Это значит, что одни пассажиры сидели, тесно прижавшись друг к другу, и пытались читать газеты, сложив руки на груди, наподобие покойников, другие дюжинами стояли в коридоре между баррикадами из багажа. В самих же купе стояли в основном лишь те тучные дамы с билетами третьего класса, которые отправляются в купе первого класса и стоят там воплощенным укором, пока какой-нибудь представитель мужского пола не почувствует себя виноватым и не уступит место.

Прокладывая себе путь по коридорам, спотыкаясь о багаж, стараясь обойти выстроившиеся в туалеты очереди, Майлс пытался философски осмыслить представшую перед ним картину. Осматривая одно купе за другим, он говорил себе, что в этом грохочущем и качающемся поезде, мчащемся среди зеленой сельской местности, перед ним предстает поперечный срез всего английского общества.

Но, говоря откровенно, он не был настроен на философский лад.

Быстро пробежав по всему поезду в первый раз, он испытал некоторую тревогу. После второго осмотра он запаниковал. После третьего…

Фей Ситон в поезде не было.

Спокойно! Не сходи с ума!

Фей Ситон должна находиться здесь!

Но ее не было.

Майлс стоял у окна в коридоре среднего вагона, вцепившись в поручень и пытаясь сохранять спокойствие. Становилось все жарче и пасмурнее, низкие тучи смешивались с дымом поезда. Майлс пристально смотрел в окно, пока сменяющие друг друга пейзажи за окном не начали расплываться перед его глазами. Он видел испуганное лицо доктора Фелла и слышал голос доктора Фелла.

Те «объяснения», которые безумным полушепотом давал доктор, набивая карманы Майлса печеньем, призванным заменить ему завтрак, не отличались большой ясностью.

– Найдите ее и не отходите ни на шаг! Найдите ее и не отходите ни на шаг! – Все, что говорил доктор Фелл, сводилось именно к этому. – Если она будет настаивать на том, чтобы вечером вернуться к Грейвуд, то все в порядке – лучше не придумаешь, – но оставайтесь с нею и не отходите от нее ни на шаг!

– Ей грозит опасность?

– По-моему, да, – сказал доктор Фелл. – И если вы хотите, чтобы была доказана ее невиновность, – он замялся, – хотя бы в самом страшном из преступлений, какие ей приписывают, то, ради Бога, не подведите меня!

Самое страшное из преступлений, какие ей приписывают? Майлс покачал головой. Он с трудом удерживался на месте в качающемся вагоне. Фей либо опоздала на поезд – что казалось невероятным, разве что сломался автобус, – либо, что выглядело более правдоподобно, в конце концов вернулась обратно.

А он мчится в противоположном направлении, удаляясь от дома, что бы там ни происходило. Но крепись! Есть во всем этом и обнадеживающий момент!… «Нечто совершенно ужасное», предрекаемое доктором Феллом, видимо, могло произойти только в том случае, если бы Фей поехала в Лондон и довела до конца свои планы. Из этого следовало, что беспокоиться не о чем. Или он не прав?

Майлс не мог припомнить более долгой поездки. Поезд был экспрессом, и Майлс, даже если бы и захотел, не мог бы сойти с него и вернуться домой. В окна били струи дождя. Майлса обступило некое семейство, выплеснувшееся из купе в коридор, – так снуют взад-вперед туристы, скопившиеся вокруг костра, – вспомнив о своих бутербродах, находящихся в небольшом чемодане, погребенном под грудой чужого багажа, они подняли неимоверную кутерьму. Поезд прибыл на вокзал Ватерлоо в двадцать минут четвертого.

У самого барьера стояла, ожидая его, Барбара Морелл.

Увидев ее, Майлс почувствовал такую радость, что все его горести на мгновение отступили. Шумный людской поток изливался из поезда и тек к барьеру. Из громкоговорителя что-то гулко вещал хорошо поставленный голос.

– Привет, – сказала Барбара.

Она казалась более отчужденной, чем помнилось ему.

– Привет, – сказал Майлс. – Я… мне совсем не хотелось вытаскивать вас сюда, на вокзал.

– О, это ничего, – сказала Барбара. Зато он прекрасно вспомнил эти серые глаза с длинными черными ресницами. – Кроме того, вечером мне надо быть в офисе.

– В офисе? В воскресенье вечером?

– Я работаю на Флит-стрит, – сказала Барбара. – Я журналистка. Поэтому, когда меня спросили, пишу ли я романы, я ответила, что не совсем. – Она тут же оставила эту тему. Ее серые глаза украдкой изучали лицо Майлса. – Что случилось? – неожиданно спросила она. – В чем дело? У вас такой вид…