Тот, кто шепчет

– Теперь вы понимаете? Эта атмосфера, всегда окружавшая ее, объяснялась… ну, обратитесь к своей памяти! Это ее свойство всегда было с ней. Оно мучило ее. Оно окутывало ее, словно облако. Оно не оставляло людей равнодушными, оно тревожило их, хотя люди и не понимали, что с ними происходит, – и так было везде, где она появлялась. Это ее свойство оказывало влияние почти на всех мужчин. Это ее свойство бросалось в глаза почти всем женщинам, вызывая у них злобное негодование. Вспомните Джорджину Брук! Вспомните Марион Хэммонд! Вспомните… – Доктор Фелл прервал сам себя и взглянул на Барбару. – Вы ведь, по-моему, совсем недавно встретились с ней, мадам?

Барбара беспомощно взмахнула рукой.

– Я видела Фей только несколько минут! – быстро запротестовала она. – Как могу я что-то сказать? Разумеется, нет. Я…

– Не хотите ли еще подумать над этим, мадам? – мягко сказал доктор Фелл.

– Кроме того, – воскликнула Барбара, – она мне понравилась!

И Барбара отвернулась.

Доктор Фелл слегка постучал по фотографии. Глаза, в которых были и легкая ирония, и скрывающаяся за отрешенностью горечь, заставляли почувствовать присутствие живой, двигавшейся по комнате Фей с такой же силой, как и брошенная на комод сумочка, или упавшее удостоверение личности, или черный берет на кровати.

– Мы должны видеть, что существует некая личность, добродушная и доброжелательная, которая, испытывая подлинное или притворное замешательство, участвует во всех этих событиях. – Доктор Фелл возвысил свой и без того громкий голос. – Было совершено два преступления. Оба они являются делом рук одного и того же человека…

– Одного и того же человека?! – закричала Барбара. И доктор Фелл кивнул.

– Первое преступление, – сказал он, – являлось непреднамеренным, было совершено второпях и, несмотря на это, стало чудом. Второе же было тщательно спланировано и подготовлено и впустило в нашу жизнь темные, потусторонние силы! Могу я продолжать?

Глава 19

Во время своей речи доктор Фелл, на колене которого по-прежнему лежали рукопись, и фотография, и книга, с рассеянным видом набивал пенковую трубку, устремив сонный взгляд на угол потолка.

– Мне бы хотелось, с вашего позволения, перенестись обратно в Шартр и вспомнить, что произошло в тот роковой день двенадцатого августа, когда был убит Говард Брук.

Я не столь красноречив, как Риго. Ему удалось бы короткими выразительными фразами описать дом, называемый Боргаром, извивающуюся реку, башню Генриха Четвертого, виднеющуюся над деревьями, и жаркий грозовой день, когда дождь никак не мог начаться. Собственно говоря, он это сделал. – Доктор Фелл постучал по рукописи. – Но я хочу, чтобы вы представили себе маленькую группу людей, живущих в Боргаре.

Властители Афин! Трудно вообразить ситуацию ужаснее.

Фей Ситон была помолвлена с Гарри Бруком. Она действительно полюбила – или убедила себя в этом – жестокого, бессердечного человека, единственными достоинствами которого были молодость и внешняя привлекательность. Помните рассказ Гарри о том, как он сделал предложение Фей в первый раз, а она ему отказала?

Снова раздался протест Барбары.

– Но этот эпизод, – закричала она, – он выдумал! Ничего подобного не было!

– О да, – согласился доктор Фелл, кивая. – Ничего подобного не было. Но дело в том, что эта сцена вполне могла бы иметь место, и тогда все произошло бы именно так, как описывал Гарри. В глубине души Фей Ситон должна была понимать, что, при всех ее благих намерениях, ей нельзя ни с кем вступать в брак, поскольку через какие-нибудь три месяца он закончится катастрофой из-за… ладно, оставим эту тему.

Но на этот раз… нет! На этот раз все будет по-другому. Мы преодолеем это проклятие. На этот раз она действительно влюблена – душой и телом, – и все закончится хорошо. В конце концов, после ее приезда во Францию в качестве секретарши Говарда Брука никто не посмел бы сказать о ней ни одного худого слова.

И в это время Гарри Брук – ничего не замечавший, считавший то, в чем он обвинял Фей, собственной выдумкой – доводил своего отца до отчаяния анонимными письмами, порочащими девушку. Гарри преследовал одну цель: уехать в Париж и изучать там живопись. Думал ли он о молчаливой, кроткой девушке, избегавшей его объятий и остававшейся почти холодной, когда он целовал ее? Черт побери, нет! Ему подавай такую, в которой больше огня!

«Какая ирония судьбы!» – скажете вы. Я тоже так думаю.

А потом, как говорится, разразилась гроза. Двенадцатого августа кто-то заколол мистера Брука. Позвольте мне продемонстрировать вам, как он это сделал.

Майлс Хэммонд резко повернулся.

Майлс подошел к кровати и сел на ее край рядом с профессором Риго. Ни один из них – хотя и по разным причинам – уже давно не вмешивался в разговор.