Тот, кто следовал за мистером Рипли

Том неловко прокашлялся и направился к кофейному столику. Неприятная мысль, что и говорить. Если честно, то, пожалуй, она уже приходила ему в голову. В любом случае не следует ничего вытягивать из паренька, пускай сам расскажет — если захочет и когда захочет.

— Ну, давай пить кофе, — бодро сказал он вслух.

— Может, вы считаете, что мне пора уходить? — спросил Фрэнк — он, видимо, заметил, как Том посмотрел на часы.

— Вовсе нет, я думал об Элоизе. Она обещала вернуться к полуночи, но до полуночи еще далеко. Присаживайся.

Том достал из бара бутылку бренди: чем больше у Фрэнка развяжется язык, тем лучше, а обратно его можно будет отвезти на машине.

— Я уйду до прихода вашей жены, — сказал Фрэнк.

Том про себя подумал, что это будет правильно, ведь не исключено, что Элоиза тоже сможет догадаться о том, кто такой этот мальчик!

— Как это ни печально, Фрэнк, но зону поисков обязательно расширят. Может быть, им уже известно, что ты во Франции? — спросил он вслух.

— Откуда мне знать?!

— Сиди спокойно. Наверняка так оно и есть. Возможно, как только обшарят Париж, доберутся и до Море.

— На мне же рабочая одежда, да и имя другое.

«Похищение! — подумал Том. — Точно: не сегодня-завтра кто-нибудь может его схватить и потребовать у семьи выкуп!» Том не собирался напоминать Фрэнку о похищении сына миллионера Гетти — и о поисках, которые, несмотря на интенсивную работу всех спецслужб, до сих пор не дали никаких результатов. Чтобы доказать, что мальчик действительно в их руках, похитители прислали мочку его уха, и им уже заплатили три миллиона. Фрэнк Пирсон был для таких, как они, не менее лакомым кусочком. Если бандиты его опознают первыми — а они наверняка будут искать его с большим рвением, чем кто-либо, — то непременно его схватят. Они прекрасно знают, что смогут получить за него гораздо большую сумму, чем вознаграждение от семьи, на которое можно рассчитывать в случае передачи его в руки полиции.

— Зачем ты взял паспорт брата? — спросил Том. — У тебя разве нет своего?

— Есть. Только что получил. Не знаю зачем. Может, оттого, что Джонни старше и мне так спокойнее. Мы с ним похожи. Только у него волосы светлее, — ответил Фрэнк и, словно стыдясь содеянного, скривил рот.

— Вы с братом дружны? Он тебе нравится?

— Ну да, а как же иначе?

Фрэнк поднял глаза, и Том понял, что паренек говорит правду.

— Ну а с отцом? Какие у тебя были отношения с ним?

— Мне трудно сейчас говорить об этом — после... после того, как... — проговорил Фрэнк, отворачиваясь.

Том выжидательно молчал.

— Сначала отец хотел заинтересовать делами своей компании Джонни, а потом... потом взялся и за меня. В школу бизнеса при Гарварде Джонни не прошел, наверное, потому, что не хотел. Знаете, чем он по-настоящему интересуется? Фотографией!

Последнее слово Фрэнк произнес округлив глаза, будто это занятие было чем-то из ряда вон выходящим.

— Тогда отец принялся за меня. Это началось больше года тому назад. Я все время отнекивался, говорил, что не уверен в себе, что это слишком ответственное дело... Ну вот скажите, зачем мне это? Ради чего я должен отдавать этому всю жизнь?! — Карие глаза Фрэнка гневно блеснули. Том продолжал молчать.

— Так что... откровенно говоря, не ладили мы с ним.

Фрэнк взял чашку с кофе. Он не стал для храбрости пить бренди, первые минуты робости прошли, и он говорил почти не запинаясь.

Однако время шло, а Фрэнк все молчал. Том догадывался, что для мальчика этот разговор мучителен, и из жалости к нему решил переменить тему:

— Я заметил, что ты смотрел на Дерватта, — проговорил он, кивая в сторону картины «Мужчина в кресле». — Нравится? Это мое любимое полотно.

— Оно мне незнакомо. А вот ту я видел — в каталоге, — сказал Фрэнк, смотря через плечо на другую картину — «Красные стулья». Ее действительно писал Дерватт, и Том тотчас догадался, какой именно каталог имеет в виду Фрэнк — последнее издание, выпущенное Бакмастерской галереей. С недавних пор они приняли решение не включать в каталоги подделки.

— А что — Дерватта действительно подделывали?

— Не знаю, — отозвался Том, стараясь, чтобы его голос звучал как можно естественнее. — По-моему, так ничего и не удалось доказать. И потом, помнится, сам Дерватт приезжал из Мадрида, чтобы подтвердить подлинность некоторых полотен.

— Я подумал, может, вы при этом присутствовали? Ведь владельцы галереи — ваши хорошие знакомые, не так ли? — Фрэнк, судя по всему, постепенно приходил в себя. — У отца тоже есть один Дерватт.

— Который?

— Картина называется «Радуга». Вы ее знаете? Внизу — все в бежево-сероватой гамме, наверху — радуга в ярко-красных тонах, а сквозь нее просвечивают контуры зданий — неясные и угловатые, так что не понять, какой это город — Нью-Йорк или Мехико.

Том вспомнил этот пейзаж. Картина Бернарда Тафтса.

— Конечно, знаю, — произнес он так, словно ему напомнили о любимой им вещи. — Твоему отцу нравится Дерватт?