Тот, кто согревает мне душу

За окном уже собрались густые вечерние сумерки, впивающие в себя все краски мира, оставляя лишь серо-голубые и черные тона. Сегодня в городе будет фестиваль, куда все собрались пойти, уговорив и меня составить им компанию. Идти мне туда совсем не хочется, однако и мысль, что придется очередной вечер провести в стенах комнаты, поглощаемым воспоминаниями о Сэнсее, приводила меня в трепещущий ужас. Так что, судорожно выдохнув, поднялся и начал собираться, чтобы успеть вовремя добраться, до места, где мы договорились встретиться с Китамото и Нишимурой, которые уже ждали меня, когда я туда все-таки пришел.

Возле храма, где проводился фестиваль, уже установили ряды пестрых палаток, на тряпичные стены которых падали от подвешенных гирлянд и фонариков причудливо извивающиеся тени. Отовсюду лилась праздничная музыка, доносился запах пряностей и прочих готовящихся во многих палатках лакомств. Вся атмосфера фестиваля никоим образом не гармонировала с моим внутренним состоянием, поэтому вскоре я отделился от нашей компании, незаметно затерявшись в толпе. Они будут искать меня. Ну и пусть, не все можно найти. И с этим пора смириться.

Покинув храм, я спустился вниз по широкой лестнице, усыпанной цветными блестящими в свете огней конфетти и лепестками сакуры, направляясь прочь от веселья и смеха праздника, постепенно оставшегося позади. Домой возвращаться я так же не желаю и, бесцельно бродя, направился по улицам, стараясь избегать шума и скопления людей, пока не добрался до парка. Пройдя мимо аллеи возле заводи, по берегу которой были высажены склоняющие ветви к земле сакуры, кажущиеся волшебными, чарующими магическим светом, идущим точно из самих их душ, хотя, безусловно, это обычные белые прожектора возле их корней. Но выглядит завораживающе.

Вздохнув, я свернул вглубь парка, который так же вскоре остался позади, а я почти добрался до дома, когда решил отклониться в сторону, углубляясь в лес. Там неподалеку должен находиться пруд, надеюсь, сейчас пустующий, и я смогу провести остаток вечера в одиночестве, предаваясь своим невеселым мыслям. Я отмахнулся от навязчивой мошкары, однако путь свой не остановил, все дальше погружаясь в лес, растворяясь в его тишине, постепенно обретшей для меня форму отдаленного скрипа деревьев, ласкового шелеста листвы, тревожимой теплым почти летним ветерком, и мягкой поступи моих шагов, оставляющих на траве тут же исчезающие следы.

Ненадолго я замер возле глади черной воды, отливающей холодным золотом нависающей над окружающим мрачным лесом полной луны. Вдалеке выпрыгнула рыба, погрузившись обратно, со звонким плеском, разлетевшимся разбитым стеклом по округе. Тихо. Не слышно даже екаев, обычно веселящихся где-нибудь поблизости. Заприметив растущее у самой кромки воды громоздкое дерево, нижние толстые ветви которого нависли над хрустальной гладью воды, приблизился, осторожно взбираясь по стволу. Ладони мои ощущали под собой чуть влажную, шершавую кору, касающуюся кожи приятной прохладой; устроившись на самой широкой ветке, отряхнул руки и глубоко вдохнул, вбирая в себя свежий, наполненный прелым лесным запахом кристально чистый воздух.

Вспомнив, что брал с собой триумфальные свечи, извлек длинную коробочку из внутреннего кармана, вшитого в просторный рукав кимоно, и, достав одну тонкую палочку, зажег ее, отложив упаковку рядом на ствол. Золотые огоньки вспыхнули, драгоценными искрами осыпаясь на гладкую поверхность пруда. Я так увлекся созерцанием трепещущих огней, что не сразу заметил появление рядом небольшого екая, а когда, повернув голову, встретился взглядом с глубоким и мудрым взглядом черных кошачьих глаз, едва не выронил свечу из руки. Сэнсей в своем привычном облике котика-удачи сейчас сидел так близко, что его можно было коснуться, чего сделать, впрочем, я не решился, боясь, что он лишь иллюзия, которая исчезнет, едва ее потревожь. Блуждая взглядом по моему лицу, Сэнсей неуверенно вздохнул.

– Такаши, – раздался его приглушенный голос.

Приятное тепло разлилось внутри: он впервые назвал меня по имени. Я не смог сдержать наползающую на лицо улыбку. Говорить ничего не хотелось, а может быть, сказать было нужно так много, что слова теряли свое значение. Все чувства враз перемешались во мне, от гулкой радости, влажно бьющейся где-то в груди, до вылезшей обиды, что я так усердно прятал поглубже в уголки души. Сэнсей неуютно поежился, отведя взгляд на сверкающие огни свечи, и растерянно произнес:

– Такаши, я...

– Ты – просто ты. И ты нужен мне, Сэнсей.