Тот, кто убил лань

— Как же так? — недоумевал я. — Ведь это кощунство, оскорбительно и для живых и для мертвых?..

— Но так делают все, кто приходит на поминки, — возразил Джансух.

Я посмотрел на него и подумал: "Такое искусство не по мне. Здесь нужно быть артистом". Приятель как бы угадал мои мысли:

— Я научу тебя, как надо плакать. Внимание! — воскликнул он и жалобно завыл. Он принялся колотить себя в грудь и по голове и начал неистово выкрикивать какие-то скорбные слова, выражая тем самым свое горе.

На земле валялось сгнившее дерево. Джансух запричитал над ним, как над покойником:

— А... а... а! Я несчастный! Почему умер ты, а не я?! A... a... а!

Я был поражен тем, что видел и слышал. А он орал все громче. Голос его отдавался в лесу мощным эхом.

— А теперь надо поднять вот так руки. И даже еще выше! — И Джансух поднял к небу руки и пуще прежнего заревел: — А...а., а..!

Ну а теперь, — сказал он, — ударь вот так руками по голове. — И он безжалостно хлопнул себя по голове и снова воздел руки к небу.

И вдруг застыл на месте, растерянно уставившись глазами куда-то поверх меня. Я обернулся: по лесной тропинке шли двое — старик и старуха.

Приблизившись к нам, они учтиво спросили.

Что случилось? Кто умер? — Они стали озираться по сторонам.

Мы растерялись. Сказать правду — значило оскорбить обычай, которого они придерживались.

Но Джансух нашелся.

— Умер наш дед, наш добрый, милый дедушка! А... а... а!.. — принялся он снова выть.

— Дед, говоришь? Чей? Какой дед? — допытывался старик.

— Да, дед. Хороший наш дед! — притворно вздохнул Джансух.

— Он умер? — обратился старик ко мне.

— Да, умер, — подтвердил я.

— У... у... у...мер? — переспросил старик и надрывно прокричал: — О... о... о!.. — Он сделал при этом такие большие и страшные глаза, словно это известие поразило его, как гром в ясный день. Затем он с силой воткнул в землю свою алабашу — палку с острым железным наконечником, повесил на нее башлык, поднял обе руки к небу и, ударяя себя по голове и груди, принялся оплакивать нашего деда...

Проделывая все это, он бросал укоризненные взгляды на свою старуху. Тогда завыла и она. Ее душераздирающий крик можно было бы, конечно, услышать и в Ахуце и в Аште, если бы не окружавшая нас густая чаща леса. Старуха так старательно царапала себе лицо, что на ее щеках выступила кровь. И странное дело из глаз ее обильно текли настоящие слёзы. Правильно говорит абхазская пословица: "Бывают слёзы, которые обманывают не только других, но и того, кто плачет".

— А где он? — спросил меня старик.

— Он поехал в Ахуцу, — озорно ответил я.

— Как поехал?

— Так вот и поехал. Не сидеть же ему здесь с нами, — еще более усугубил я свою ошибку.

Постой, постой, возьми себя в руки, не теряйся от горя, это тоже бывает, — многозначительно произнес старик и принялся успокаивать меня, решив, что я рехнулся. — Твой дед, говоришь, поехал в Ахуцу?

Тут меня выручил Джансух.

— Да нет, не дед, а этот, как его... посланец, — сказал он заплетающимся языком.

— А я спрашиваю про деда, — сказал старик, все еще стоя с поднятыми руками. — Где лежит ваш дед?

— В Очамчире, — твердо ответил Джансух.

— В О-чам-чи-ре? — произнес старик. — Дед в Очамчире, а вы оплакиваете его здесь, в лесу? — В прищуре его глаз мелькнула улыбка.

"Неужели догадался?" — с ужасом подумал я.

Но и здесь Джансух нашел что сказать:

— Нам и в лесу жалко деда.

Я облегченно вздохнул.

— Это похвально, — одобрил старик. — Сколько же лет было вашему деду?

— Сто двадцать три года, — бойко ответил Джансух.

— Рановато, конечно, он умер, — посочувствовал старик. — Но что поделаешь, сколько день ни длится, а все равно настанет ночь.

— Каждый рожденный обязательно умрет, — подтвердила старушка.

— Не надо так горевать, — утешал нас старик.

— Как же не горевать? — плаксивым голосом возразил Джансух. — Наш дедушка был таким добрым, таким хорошим. — Он осторожно толкнул меня в бок.

Я понял его. Воздев руки к небу, и шлепая себя ладонями по голове, я заревел:

— А... а... а... а, я несчастный!

— Мой брат очень любил деда и страшно горюет, — сказал, глядя на меня, Джансух.

Старик подошел ко мне и стал утешать. Из многих его добрых слов я запомнил следующее:

— Когда на тебя навалилась беда и ты сильно горюешь, вспомни, что ты умрешь. И тогда то, что раньше казалось тебе большим несчастьем, станет лишь маленькой, не заслуживающей внимания неприятностью. Так поступают умные люди. А те, кто не придерживается этого мудрого правила и дает волю своему сердцу, недолго живут на свете.

Когда старики в конце концов оставили нас, мы от души посмеялись.

— Ты прекрасно сыграл свою роль, — похвалил меня Джансух. — Теперь можешь участвовать и в настоящих поминках.

И вот мы подошли к дому умершего.

Большой и ровный двор, зеленым ковром раскинувшийся перед стоящим в глубине домиком на высоких сваях, был полон народу. Люди стояли двумя рядами. Они внимательно смотрели на каждого "выступающего", взыскательно и придирчиво оценивая его искусство оплакивания. У калитки стоял столик, на который следовало положить шапку, а затем чинно пройти к дому умершего для свершения обряда оплакивания.