Тот, кто умер вчера

Грех, наверное, так думать, но чем глубже я залезала в материалы этого дела, тем больше во мне росла антипатия к Свинарчуку, чья личность после прочтения всех протоколов и рапортов получалась очень неприглядной. В качестве заключительного вывода вполне бы подошла цитата из «Мастера и Маргариты», когда Азазелло говорит о бароне Майгеле: «Как же его не застрелить? Его обязательно надо застрелить».

Двадцатисемилетний частный предприниматель Петр Свинарчук владел несколькими киосками на крытом рынке, в которых торговали всем понемногу — от пива и сигарет до презервативов. Киоски работали круглосуточно, и самым любимым занятием Свинарчука были ночные ревизии: очень уж он любил нагрянуть ночью на какую-нибудь точку с проверкой. Он знал, что продавцы, проработав у него месяца три, приспосабливались продавать не его товар, а свой собственный — как правило, спиртное и сигареты, купленные у оптовиков. Заметив, что выручка, особенно ночная, начинала неуклонно снижаться, он какое-то время не вмешивался, ожидая, когда продавец окончательно потеряет бдительность. А затем внезапно появлялся среди ночи со своим напарником Алексеем Даценко, по прозвищу Колбаса, который, как утверждал один из свидетелей, был человеком на редкость глупым, страшным и жестоким. Именно он исполнял при Свинарчуке карательные функции.

Обнаружив левак, реализатора для устрашения избивали, причем возраст и пол здесь никакого значения не имели, а потом объявляли о штрафе и заставляли подписать бумагу, нечто вроде долгового обязательства. В этом «документе» виновник обещался погасить долг. Но если нужной суммы не находилось, а ее, как правило, не находилось, то должник либо долгое время вынужден был работать даром, либо лишался части своего имущества. Свинарчуку эта практика ужасно нравилась.

В тот роковой для себя день он тоже решил устроить очередную наскок-ревизию. Все шло прекрасно. Стояла теплая ночь бабьего лета, небо пестрело звездами, которые как никогда были такими близкими, что, казалось, их можно было собирать в рукав. А под прилавком у реализатора Андрея обнаружилось десять литровок «Союз-Викгана».

Не дожидаясь, пока Андрей до конца выплюнет свои окровавленные зубы и сможет встать на ноги, частный предприниматель читал ему нечто вроде лекции, которую, надо полагать, читал уже многим, потому что речь Свинарчука, обычно косноязычного, звучала гладко, словно заученная наизусть.

— Ай, ай, ай, Андрей, почему ты так нехорошо со мной поступаешь? Помнишь, как ты пришел ко мне? Как ты просил любую работу? У меня не было для тебя работы. Но я себе сказал: «Помоги этому человеку, и, может, когда-нибудь он придет тебе на помощь». Я дал тебе работу. Мало того, что ты меня обманул, так ты еще обманываешь покупателей, этих уважаемых людей, которые всегда правы. За свой товар я отвечаю. А ты можешь ответить за свой? А если кто-то выпьет твоей водки, а потом заболеет или умрет, кто будет отвечать? Петя? Петя пойдет в тюрьму вместо тебя?

Сильный стук в зарешеченное окно сбил его ораторский пыл и не дал закончить речь. Свинарчук прищурился: на улице стоял, пошатываясь, человек, по всей видимости, один из тех, кто всегда прав. Предприниматель, показав жестом, что киоск закрыт, отвернулся, чтобы продолжить прерванный спич, но человеку, судя по его нетерпению, уж очень приспичило накатить, и он еще два раза сильно стукнул по решетке.

Свинарчук выругался и открыл окошко.

— Ты что, читать не умеешь? Видишь, написано «Переучет»… Или тебе…

Закончить он не успел, потому что прямо в окно полыхнуло огнем. В ту же секунду Свинарчук с пробитым лбом повалился на груду картонных ящиков.

Лица стрелявшего никто не запомнил. Леха Колбаса сразу после выстрела упал на пол, а Андрей, который и без того лежал под прилавком, никаких чувств, кроме благодарности, к убийце не испытывал.

Версий выдвигалось несколько. Свинарчук не хотел делиться, и его убили рэкетиры. Свинарчука убили (или заказали) бывшие у него в долговом рабстве продавцы. Свинарчук пал от рук пьяного психа за отказ продать пузырь спиртного. Информацию собирали опера, работающие под началом майора Остапенко, а само дело, которое вел районный следователь Крупицкий, было оформлено тяп-ляп. В каждой строчке, написанной этим человеком, невооруженным глазом была видна такая апатия и наплевательское отношение — одним висяком больше, одним меньше, — что я бы удивилась, если бы убийцу нашли. Я также обратила внимание на отсутствие версии про убийство на почве личных отношений. Разве у Свинарчука не было личных отношений? Разумеется, были. Как у каждого человека.