Тот, кто утопил мир

Оюана просто раздирало изнутри, и теперь он понимал чем. Отчаяние, ярость и мука слились в единое желание: не проиграть! Он услышал собственный вопль, бросившись к разоружающимся всадникам. Прыжком спешился, одним ударом обезглавил ближайшего воина, потом схватил другого за плечо и швырнул в направлении врага.

— Вставайте и сражайтесь, или я сам вас поубиваю к чертовой матери!

Неизвестно, каким было его лицо в этот момент, но воины схватились за мечи и рванули в правильном направлении. Ни один не убежал далеко. Оюан увидел, как они падают, ломаются, как стебли травы, под копытами наступающей армии. А затем эта армия настигла и его.

Он сражался с панической яростью, в беспросветном отчаянии. Накатывали слабость и жар. Организм недвусмысленно намекал, что пару часов назад генерал едва не умер от жажды. Но что такое физическая боль в сравнении с душевной? Он зарубил врага. Еще одного. Рискнул оглянуться в поисках коня, безрезультатно. Развернувшись обратно, он тут же понял, что зря отвлекся. На него наступали полукругом, с опаской. Боятся, подумал Оюан и чуть не расхохотался им в лицо. Правильно боятся, раз посмели встать между ним и его судьбой. Молодой наньжэньский командир с копьем наперевес бросил коротко:

— Взять его.

Первых двоих он убил легко. Но затем оставшиеся нахлынули на него, как волна, задавили массой, хотя меч Оюана протыкал доспехи и тела. Генерала повалили лицом в землю. Прямо над ним раздался чей-то предсмертный вопль, и кровь полилась по загривку Оюана, словно выжатая из чужой раны тяжестью навалившихся тел. Генералу и самому было впору так завопить, но из него вышибли дух. Тяжело дыша и набивая синяки о края собственных доспехов, с которых послетали застежки, генерал вяло трепыхался — беспомощней мертвеца, только вот покоя не обрел. Каждую секунду Оюан с ужасом осознавал, что все еще жив, а раз так — надо бороться. Он и боролся — дрался до тех пор, пока руки и ноги не отказали. И даже тогда ему не дали встать. Вопивший сверху наконец-то умолк.

Молодой командир присел на корточки рядом с его головой и сказал яростно и горестно:

— Ты, урод! Зачем убил их? Почему не сдался?

Нос у юноши был выдающийся, вряд ли он когда-нибудь до него дорастет. Уши торчали из-под шлема. Оюан равнодушно смотрел мимо него, на залитый кровью опрокинутый мир. Сколько же этому юнцу лет, что он переживает о павших на поле брани? Сам он никогда о таком даже не задумывался. Наконец паренек выпрямился и бросил кому-то, кого Оюан не видел:

— Передайте ему, что мы его взяли.

Тогда Оюана рывком подняли на ноги. Он в полуобморочном состоянии безвольно повис в чужой хватке. Распустившиеся волосы упали волной на лицо и скрыли мир.

Затем он понял, что над ним кто-то стоит. Знакомая невысокая фигура, некрасивое лицо над золотом доспехов. Восходящее солнце озаряло силуэт со спины.

Оюан был слишком измотан, чтобы ощутить ненависть. Он просто понял, кто это.

— Ты.

Руки, державшие его, сжались, карая за такое неуважение.

— Я, — согласился Сияющий Король. — Прости, что приказал держать тебя, но осторожность лишней не бывает.

В его юном лице не было мягкости, однако и жестокости тоже не оказалось. Оно сияло жизнерадостной силой, которой Оюан не понимал. Очевидно, сам он подобных чувств никогда в жизни не испытывал.

— Хочу сберечь свои оставшиеся конечности.

Чжу Чонба — вот как его звали, вспомнил Оюан. Монашек. Это он тогда, в Иньтяне, с отрубленной рукой повалился к ногам генерала… Если бы Оюана не держали, он бы вцепился Чжу в горло. Прыгнул бы — и тут же, как когда-то Чжу, рухнул бы на колени в крови и грязи. Он с горечью подумал: есть невольное милосердие в том, что ему не дают напасть.

— Ничего личного, — сказал ему Чжу. — Мы с Чжанами стали более близкими соседями, чем хотелось бы. А мне не хватает сил разбить их в одиночку. Вот я и подумал: если объединиться… — Он пожал плечами. — Сказано — сделано.

До генерала не сразу дошел смысл слов Чжу, а когда дошел, показался абсурдным. Ведь он убил Шао, разве это не решило одним махом все проблемы?

— Ты отбираешь у меня армию. — Сквозь забытье пробилась боль. — Ты отбираешь у меня судьбу.

Чжу обернулся к нему. Широкий лоб, решительный рот, острый подбородок. Ни тени щетины, как и у самого Оюана, загар темный, точно панцирь насекомого. Это было жесткое лицо, но на миг оно смягчилось.

— Мне ваша судьба ни к чему. У меня своя есть. И войско я вовсе не отбираю, а заимствую на время, чтобы разбить Чжанов. Покончив с этим, мы с вами отправимся на север, в Даду, где разобьем Главного Советника и центральную армию. Это и так входило в ваши планы. Затем, после захвата столицы, я дам вам убить Великого Хана. — Солнце, поднявшись над золотым шлемом Чжу, сверкнуло в глаза Оюану. — Вы ждали отмщения… сколько лет? Сможете подождать еще чуточку.