— Можете повторять это сколько угодно. Я не знаю, что вы с Виго раньше курили, но из меня такой же педофил, как из вас следующий кандидат на получение Нобелевской премии мира.
Эдвардс продолжал то, что, похоже, умел лучше всего: упрямо мотал головой и пытался загипнотизировать меня взглядом.
— Иешуа не ошибается.
— Это вы уже говорили. Знаете, что это признак сумасшествия — когда вы повторяете одно и то же в надежде получить другой результат?
— Моя программа не ошибается, — настаивал он. — Это люди совершают ошибки. Такие глупцы, как мы, которые решили, что сможем просто повесить на вас преступление и это сойдет нам с рук. Но Иешуа? Нет.
— Ну, не хочу подрывать вашу веру, но в моем случае компьютер, к сожалению, просчитался.
— Чушь. Он был абсолютно прав. Вы ведь в итоге похитили свою дочь или нет?
Я раздраженно моргнул.
— Имеете в виду мое бегство от Службы опеки, которую вы обработали и настроили против нас?
— Именно. Иешуа точно проанализировал ваш личностный профиль. Распознал синдром добряка в связке с неконтролируемой горячей головой.
— Да любой отец поступил бы так же, — возразил я. Услышав себя со стороны, решил уточнить, но фраза
— Глупость, и вы это знаете, — парировал Эдвардс. Если бы не кандалы, он бы вскочил с места. — Любой
Я покрутил пальцем у виска.
— Хорошо, возможно, иногда я действую немного импульсивно. Но это не значит, что я причиню зло дочери.
К моему удивлению, он улыбался, почти ласково. Как отец, который хочет обнять сына, потому что тот сморозил глупость, но глупость милую.
— Возможно, что вы это забыли? — спросил он.
Внутри у меня раскрылся и снова сжался невидимый кулак.
— Верите вы или нет, но Иешуа настолько хорош, что знает большинство людей лучше, чем они сами себя.
Я кивнул. Эти слова я уже слышал. От мужчины, который был сейчас мертв. Теодор Брауншвайг. Антрополог и программист Иешуа. Сгорел, как и Виго. Пожертвован ради высшей цели.
— Пожалуйста, давайте вернемся к моему брату.
Эдвардс часто заморгал.
— Да, вернемся к Космо. Анализ его доступных публичных профилей однозначно говорит о скором рецидиве.
— Он проходит терапию, — вяло возразил я. На самом деле недавно он исчез. Вылез из окна и сбежал из больницы Вирхов, прежде чем его успели перевезти в закрытую клинику в Бранденбурге.
— Я сомневаюсь в действенности терапии, — сказал Эдвардс. — Иешуа просчитал, что Космо прервет лечение, чтобы снова совершить насилие над ребенком. Признаки однозначны, говорят сами за себя. Как и в вашем случае.
— Признаки? — Я искусственно рассмеялся. — Какие еще признаки?
Одно мгновение Эдвардс словно смотрел сквозь меня.
— Вы интересуетесь юриспруденцией? — спросил он.
Я пожал плечами.
— Не больше, чем необходимо для написания моих книг.
— Вы любите сидеть в эротических чатах!
— Это ложь! — запротестовал я.
— Конечно, вы это отрицаете и возможно, даже верите в собственную ложь. Вы же просто больной!
— Больной?
Я смотрел поверх головы Эдвардса в окна небоскреба. Снегопад усилился. Здесь наверху возникало ощущение, что стоишь в пелене из облаков, которая опускается на огни большого города.
— Вы мочились в постель? — на полном серьезе спросил Эдвардс.
— А кто нет?
— Животных мучали?
Я закрыл глаза. В голове у меня блуждало, отзываясь эхом, слово «забыл». Я видел отца, который заставлял Космо убить кошку и таким образом проучить его: потому что нельзя было просто так брать деньги из банки из-под варенья.
— Поджигали? — Эдвардс продолжал инквизицию.
Я почувствовал слабость в коленях. Они задрожали. Застучали под столом друг о друга.
Этот вопрос вызвал еще одно воспоминание.
На шее Эдвардса от возбуждения проступили красные пятна, зато прошло судорожное моргание.
— Иешуа знает вас лучше, чем вы себя. У него есть доступ в вашу квартиру, в ваш рабочий кабинет, к вашему мозгу.
— Нет, — рявкнул я и ударил ладонями по металлическому столу. Эдвардса, похоже, развлекал мой приступ ярости.
— А зачем вы так активно искали в Интернете подержанный автомобиль с вместительным багажником? Собирались перевозить в нем свою жертву?
— НЕ-Е-Е-ЕТ! — снова закричал я и встал.
И в этот момент — пока еще не завершил ни движения, ни крика — меня вдруг осенило.
Что именно стало спусковым механизмом, было не так понятно, как связанное с этим озарение. Сегодня я думаю, это слово «багажник» — именно оно вызвало вспышку в сознании, яркую, как факел, которым Эдвардс и Виго хотели меня спалить. И заставило вспомнить, кто, кроме Иешуа, мог иметь доступ к моим мыслям.