Принимая градусник, он кладёт его на тумбочку рядом с кроватью. Словно зачарованная наблюдаю за движущейся рукой, отмечаю широкую ладонь и крепкое предплечье. Его здоровая рука кажется сильной и привлекательной. Не воображала себе, что обыкновенные мужские руки могут заинтересовать наряду со смуглой кожей.
— О чем вы думаете? — вопросы моего пациента определенно распространяют вибрации по телу.
— О том, что вам необходимо измерить температуру, — отвечаю ему тем, за чем пришла сюда.
— Все нормально. Я ни разу не лихорадил, как очутился здесь.
— Тогда измерите чуть позже, у меня нет времени ждать, вы не единственный пациент в отделении этой больницы.
Я слишком дезориентирована, и по привычке проявляю холодность по отношению к нему, но, кажется, Гурова мало интересует мой тон и мое настроение.
— Как вы себя чувствуете? — все же стараюсь вести себя более приветливо, и в моей компетенции поинтересоваться вначале о здоровье, а не поддаваться бесполезным дискуссиям.
— Немного лучше.
Я подхожу ближе и присаживаюсь на стул, который стоит рядом с кроватью больного.
— Боли в руке?
— Приемлемые.
— Нога?
— Айболит сказал, обыкновенная царапина, но вот пригласить вас на танец у меня пока не выйдет.
Я останавливаю на нем взгляд, и мужчина громко сглатывает.
Танцевать со мной ему уж точно не придётся. Неделя-другая, и Гурова выпишут, как всех пациентов с переломами до него. У заведующего отделением к нему особенный подход и внимание, я пытаюсь не отставать, хотя, зачем мне это нужно?
— Может быть, вас что-то беспокоит?
— Вы, — не задумываясь отвечает он. — Вы меня беспокоите.
Я резко вскакиваю со стула, он продолжает наблюдать за мной и ждать реакции на свои слова.
Сработало. Поздравляю.
В какой-то степени я зла на пациента. Зачем он так говорит? Чего он добивается, и что ему нужно от меня?
— Олег Викторович, давайте договоримся о соблюдении приемлемой дистанции в общении пациент-медсестра, без перехода на личный интерес и затрагивания тем индивидуального характера. Вы здесь, чтобы лечиться, я здесь — чтобы лечить вас. Вы выполняете все назначения Анатолия Анатольевича, я же вам в этом помогаю. Чем быстрее вы оправитесь от случившегося с вами, тем быстрее выпишитесь отсюда, вернётесь домой и забудете все как страшный сон.
Моё дыхание частое, сердце стучит, ударяясь о ребра, отдаваясь пульсом в горле и висках. Барабанит настолько громко, что, уверена, самому Гурову слышно.
Не помню, чтобы кто-то заставлял меня нервничать и злиться на саму себя за то, что не в состоянии игнорировать подобного рода флирт или… не знаю даже, как это назвать.
— А если…— нарушив тишину, мужчина решается продолжить наш диалог. — А если я не смогу забыть…
— Тогда, будьте готовы, через десять минут вас доставят на УЗИ и процедуры, — отчетливо проговариваю, сбегая от Гурова. — Отдыхайте.
В коридоре за дверью его палаты я прислоняюсь к стене и буквально сползаю по ней, поскольку от волнения ноги не держат.
Да, он привлекателен и пользуется своими прекрасными внешними данными. Однозначно подруг у Гурова столько, что и не сосчитать. Но моя работа — это далеко не то место, где позволено вести себя подобающим образом и пудрить мне мозги.
— Чего это ты румяная такая, температуришь? — пересекаюсь в коридоре с Олей из процедурки. Ее глаза игриво сверкают, глядя на меня.
Она видела, как я вышла из VIP-палаты и теперь будет жужжать повсюду назойливой мухой.
— Давление, — всего-то отвечаю ей, намереваясь пройти мимо.
— Мы тут кое-что услышали, пока ты была на выходных, — все же тормозит меня, приговаривая шепотом. — Олега сбили умышленно.
Ах, Олега.
Смотрю, здесь много, чего произошло, пока меня не было. Я недовольно скрещиваю руки на груди, но все же интересуюсь.
— И кто? Почему?
— Ты-то и узнаешь, — откровенно смеётся Литвиненко.
Она опять за свое. Не дай бог мне закатить глаза к потолку и цокнуть языком.
— Я помогаю ему в лечении, а в ваших с Жанной авантюрах не участвую, — пытаюсь не раздражаться при ней, но у меня едва получается.
— Германова, ты к нему чаще заходишь, чем в сестринскую, давай откровенно…
— Что? Не поняла? — отвожу ее за локоть в сторонку.
Я на самом деле не понимаю, что за бред Литвиненко несёт. Какой, чаще? Один раз за сегодня зашла. Ладно, два. Первый раз — он ещё спал, тогда я решила проведать больного позже.
— Знала бы ты, сколько раз он спрашивал о тебе, пока ты была на выходных, — зачем-то продолжает она шёпотом щекотать мои и без того расшатанные нервные клетки.
— Сколько? — черт дёргает меня за язык переспросить.
— За все время я была у него в палате раз шесть…
Зачем так много?
— И каждый раз он спрашивал о тебе. Когда твоя смена и все такое. Ты явно ему нравишься, Вера. Тебе-то он сможет открыться.
— Детский сад, — уж не выдерживаю, не зная, что ответить на её предположения.
— Не детский сад. Влюблен наш Гуров, это видно невооружённым глазом. Никто из пациентов не интересовался тобой так, как он.
— В следующий раз, как будешь заходить к нему, передай: больница — это не место для …свиданий и тем более влюбленности, — говорю ей, собираясь заканчивать тему Гурова и его чувств.