Тот самый яр...

Из гибельных мест мог дать дёру Сталин. Сытый, с деньжатами, тепло одетый грузин — политссыльник, возможно, воспользовался услугами охранников, получивших на молочишко звонкие монеты. Увёртливый Гоба по молодости совершал налёты на банки, крутился в воровском мирке. Подозрительно легко выпутывались из ссыльных мест еврей Свердлов, грузин Джугашвили. Будто их специально посылали в Сибирь на стажировку: разузнайте всё. Подойдут ли места для массового принудительного переселения непокорных людишек.

«Придёт первый пароход… просверкает белизной бортов и кают… и всё! Прощай суровый беспощадный край… ярзона, пожирающая жизни и судьбы…».

Долго не было весточки от отца. Не перехватывают ли письма на почте для прочтения в комендатуре? Сергей знал: родитель на лесоповале в верховье Васюгана. Валит сосны для строительства бараков. Возможно, и ярзоновское жилите для подследственных построено из того сосняка.

Какой грех за отца обязан замаливать Сергей? Великий грех лежал на властителях: раскулачили наиболее усердных и предприимчивых земледельцев. Резанули по мужикам продналогом и продразвёрсткой. Выгребли из амбаров зерно, из душ терпение. Какого смирения ждали от ограбленного крестьянства? Грубый язык закона о раскулачивании оказался не русским. Приложили хитрость иноземцы да инородцы. Кто блистал богатством в 20–30 годы? Везде на единоличном кону стоял труд всей семьи. В нем таилась основа сносной жизни. Беднота плодилась за счет лености и пьянства. Испытывали апатию к земле. Боялись каждодневного труда. Напористые мужики личными примерами показывали верные пути к благополучию.

Крепкое личное подворье имел родитель неподалёку от Бийска. Если взять на пересчёт всю живность — за пару дюжин перевалит. Большая семейка харчилась. Одеть-обуть, в школу собрать. Любил родитель некрасовское стихотворение «Школьник».

…Вижу я в котомке книжку.
Так учиться ты идёшь.
Знаю: батька на сынишку
Издержал последний грош…

Не последнюю копеечку тратили на учеников родители. Вместо котомок новенькие ранцы. Учебники все в сборе. Тетради, карандаши, пеналы, краски. Раскулачивание смазало все радужные краски жизни и детства. Главного кормильца ткнули носом в северную болотину…

Нетерпеливое, даже болезненное ожидание первого грузопассажирского парохода рождало звуковое наваждение. В завываниях северного ветра-бездомника слышались зазывные гудки пароходов, шумок усердных колёс.

Сергей торопил время, призывал весну. Где ты, тепло-копуша? Очнись, золотое половодье света майского…

В университете студент Горелов урывками работал над трактатом о русском жертвенном народе. Над простолюдьем изгалялся и царизм. Однако взращённый на терроре и лжи большевизм словно задался страшной целью стереть с липа земли отеческой главную нацию. Пропитанная лютой ненавистью политика главарей революции выдавливала из истории, из памяти народной всё великое, гордое, патриотическое. Многое удалось сделать русичам за долгие века сурового существования. Продуманно стравив белых и красных, ограбив народ и церкви, изгнав за рубежи Отечества доморощенные умы, ушлые большевики руками и волей полуграмотных чекистов ломились напролом к покорению Руси. Не гнушались безумным террором, голодомором, расслоением классов. Заграница снабжала деньгами, идеями, комиссарами, разработанными стратегиями по ускоренному порабощению тех, кто не ослеп от ярких лозунгов Советов, не оглох на митингах от трепотни хайластых агитаторов. Какую свободу готовили пришлые умники, если даже после двух десятилетий от рождества революции покрыли страну концентрационными лагерями, комендатурами, жестким беспаспортным режимом.

Трактат о великом мученическом народе выливался на бумагу медленно, продуманно. Шлифовался подетально.

Сменялись цари. Триста годков династия Романовых, как могла, вела Россию к миру и процветанию. Государство Российское постепенно выходило на передовые рубежи. Прибыльно торговало с развитыми странами. Но надвигалась неотвратимая бесовщина, предсказанная провидцем Достоевским. Торопливо обрастала изменой банкирско-биржевая элита, почуявшая пряный запах закулисных сделок, вкус личных выгод.