Читаем Тот самый яр... полностью

Мысли, протекающие за письменным столом и на нарах, не выбивались из общего русла бурливого повествования. Историческое течение могло из плавного переходить на бурное, порожистое. Не менялось направление выстраданной сути и правды.

Становилось боязно заглядывать даже в недалёкое будущее. Хватка, с какой бывший сослуживец выбивал показания, указывала на пулевой исход. Теперь особенно желалось свободы, завершения задуманного труда. Пусть узнает народ: не все службисты госбезопасности впали в состояние отупения, закрыли глаза на бесчинства органов. Добро должно побеждать зло не только в красивых сказках. Горькая явь не менее нуждается в отражении неприкрашенной правды…

— Прогорелов, на выход! С вещами…

Историк не обижался: исказили фамилию не сильно. Звучит по-тюремному. Почти все здесь прогорают до последней порошинки. Смешно прозвучало: с вещами! Всего имущества — бронзовая иконка святого Георгия Победоносца. Принял от старовера Власа святую память и эстафету… Оставить на нарах? Взять с собой?.. Неужели — свобода?

С нескрываемой радостью разглядывал Авель Борисович документ с сияющими буквами в/м. До плотности пуль ужаты они. Заветные, зловещие словечки высшая мера. Вот он, итог изматывающих допросов. Тут и свечи-помощницы, и угли, и бутерброды с деликатесами.

— Бывший офицер Недогорелов, твоя воля уже измеряется часами. Мне больно говорить о суровости приговора.

— Не виновен, как и старообрядец Влас по фамилии Невинный.

— Он теперь молится иным богам… успел справить обряд небесный.

— Я не подписывал протокол допроса. Всё в нём ложь. За измышления не приговаривают к «вышке».

— Приго-ва-ри-вают. Наши законы знаешь не хуже меня.

— Волчьи законы.

— Мудрые арабы говорили: кто охраняет — тот и волк…. хороший зверь: овцам покою никогда не будет… Твой трактат наделал в верхах много шуму… Вольнодумец!

— Когда строй бешеный — вольнодумство неизбежно.

Безучастный к судьбе историка Пиоттух бросил беглый взгляд на приговор, не отыскав букв клопиного размера. Следователь обшарил взглядом текст, со вздохом облегчения обнаружил условное обозначение исхода.

Вот они — голубушки-славянки!.. Прощание с жизнью, с обетованным раем… Пусть выговорится перед скорой встречей с пулей выученик русской истории, испятнанной кровью и мозгами… Есть цари, будут и цареубийцы. НКВД изрядно сократит недобитков белого легиона. Цвет крови — несмываемый колер истории…

Перед старшим лейтенантом госбезопасности мышка, пойманная в мышеловку даже без сыра. Для чего-то пушистый комочек осилил науки, обзавёлся дипломом. Сочинял никому не нужный трактат… Даже не интересно стало коту — шестиколенному Авелю — играть с мышкой… А ведь на лице ни капли животного страха… Дал задание служакам отыскать в посёлке пластинку с записью марша «Прощание славянки». Патефон в следственном отделе есть. Будет последняя игра в кошки-мышки. Пусть приговорённый перед плахой насладится душещипательной музыкой… Арест в каюте «Надежды» сильно подпалил шерстку пойманной жертвы…

Ни разу в Пиоттухе не проснулось чувство жалости к соплеменнику-чужаку. Существующий строй назвал бешеным. Но кто взбесил вождей адским неповиновением, тупым упорством? Сброд со времён Разина, Пугачёва не поумнел, не запасся мудростью для выживания, продолжения славянского рода…

— Обгорелов, при обыске в твоём чемодане кроме трактата нашли опасные частушки. Откуда они?

— Какие частушки? — удивился узник.

— Оччень политические. Такие вот:

Был разбойник Кудеяр.Он не прятал трупы в яр.Что-то наши кудеярыНа расправу очень яры. Не хочу в Улан-Удэ —Ведь и там НКВД.Даже кожа — кобураЗа него кричит: ура! Смерть народу день-деньской.Распухает яр Обской.Позабыл проклятый ВийБожеское — «НЕУБИЙ!» Развались скорей ЯрзонаОт великого позора.Видно, сытые харчи,Раз лютуют палачи. Завелись в Кремле враги.Боже светлый, помоги!Можно и не ворожить —Нам с антихристом не жить.

— …Каким манером частушки в твой чемодан попали?

— Манера чекистов — провокации. Кто подбросил? Зачем?.. Впрочем, вали до кучи, Авель Борисович, на узника, приговорённого к расстрелу.

— Собирался свой трактат сдобрить устным народным творчеством?

Бьют в затылок. Бьют в висок.Прячут смертушки в песок.Не добудится будильник.У Оби скотомогильник? Льётся кровь народная —Наверно, беспородная.Самодуры красныеДля страны опасные.

— Ты на кого замахнулся! Сукин сын ты — не чекист!

— С каким бы удовольствием влепил тебе на дуэли пулю в лоб.

— Поздно. Дуэль белые — красные кончилась в нашу пользу…

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза