Читаем Тот самый яр... полностью

Сползали новые пласты береговой крути, докатывались до изрыгающей лавы винтов. Мелькали черепа, руки, ноги… иногда выпрыгивали из воды трупы, отдельные кости… вот показались будто воздетые в мольбе руки, сам скелет, но небеса, Всевышний не успели расслышать последнюю молитву. Расстрелянный в тридцать восьмом, мученик станет утопленником в семьдесят девятом.

Даже Небеса, Солнце не проявляли равнодушие. Плакала синева. Плакал свет…

По блату Полину допустили к представлению ужаса.

Обходительный капитан с катера связи подробно рассказывал о стратегии силового обрушения яра.

— Под берегом идёт сплав трупов: не соваться же лодочникам под винты… Вчера буровая установка решила проверить — на каком расстоянии от берега зловонная ямина, сколько ещё придётся работать белым речниковским силачам.

— Ну и что? — кокетливо поинтересовалась обольстительница, прижимаясь разгорячённым боком к черноусому военному.

— А то: бур подцепил кишку — кобра стала подниматься… Машу буровику, кричу: «Майна!» Выскочил из кабины, орёт: «У меня буровая установка на воду — не на черепа и кишки! Ищите другую машину…» Пришлось припугнуть, про дело государственной важности напомнить.

В каюте были вдвоём.

Шум дизеля почтовского катера мешал капитану сосредоточиться на главном. Он наклонился к уху дамы, поцеловал тёплую пухлую мочку.

— Губы на что?

Но когда обрадованный вояка, погладив в обе стороны усы, наклонился для страстного поцелуя, баловница шаловливо погрозила пальцем:

— Спрашивать, однако, надо…

— Красавица, отрада, любовь… можно?

— Сдурел что ли?! Часу бабы не знаешь, а тычешься слюнявыми губами.

— Полечка, когда увидел вас у оцепления — обомлел… Кстати, кто тот старикашка… вместе были… муж?

— Любовник… и не плохой.

— Не разжигайте кровь.

— Прогораешь быстро? Смотри: вон новая глыба сползла… матушки! И там трупы…

— В конце тридцатых тут многих поникали… бандиты, контрики, недобитки…

— Увози меня отсюда… не могу…

С Оби хорошо просматривалась панорама унылого яра.

Гвалт дизелей дробил не только тишину — время.

Великая река не видела такого кощунства.

Было видно буровую установку на берегу, прощупывающую толщу грунта. Неужели мёртвые кобры всё еще поднимали головы и крошево черепов налипало на бур?

От выпитого после внезапной ревизии коньяка Полину поташнивало.

— Зачем ты меня вывез на мерзкое обозрение?

— Прости, золотко, вину принимаю.

Служивый боялся упустить столь удобный для победы случай. Потянулся за поцелуем. Полина оттолкнула.

— Дурак! Нашёл место и время!

— Не обижаюсь на грубость. Не случайно мы встретились… всё предопределено… не встречал подобных зажигательных особ…

Ей льстило запальчивое враньё, нравился пыл, раскочегаренный похотью. Она царила над мужланами и наслаждалась неограниченной властью.

Сегодня нагрянула с проверкой в жирную торговую точку. Главные недостачи всплывают после праздничных дней. На это и рассчитывала хитрая ревизорша.

Со школьной скамьи запомнились некрасовские бессмертные слова:

Торгаши просыпаются дружноИ спешат за прилавки засесть.Целый день им обмеривать нужно,Чтобы вечером сытно поесть…

Главная формула торговли действовала на все века.

На мелкие и крупные недостачи, махинации закрывала глаза… Знала, когда открыть свой карман для пополнения семейного бюджета.

Выходит из подсобки с подношениями — у прилавка капитан с бутылкой коньяка… Клюнула на приглашение…

Самочка в годах смотрела на молодых жорким взглядом. Давно познала их необузданную, нерастраченную постельную силушку. Бросится в омут интриг сломя голову, одумается — насторожится. Вот и на катере… заранее знала: капитанишко её… пугала скорость желания, неразборчивость… и всё это на фоне береговой трагедии.

Вымолив на прощание поцелуй, распалённый рыцарь неохотно свёл на берег пухлощёкую интриганку.

Обвязка трупов грузом шла споро, но помощнику руководителя операцией процесс казался затянутым. Он накричал на рябоватого обвязчика, который на легковесный, почти детский скелет выбрал крупный трак.

— Соображение есть?! Такой груз труп сразу на дно уложит… надо, чтобы его на глубине к Обской Губе тащило. Там Северный Ледовитый океан эстафету примет… Рассчитывай вес на глазок… За плохую работу буду штрафовать водкой. Вместо трёх ящиков — по два получите.

Никто не огрызался. Обещанный тридцатилитровый расчёт не должен оказаться просчётом.

Обвязчики прищуривали глаза, страшась запускать в себя видения нового судного дня.

«Скорее бы заканчивалась скелетная канитель, — торопил события офицер с восьмью звёздочками на погонах, — вышел в отпуск — отозвали, на мокрое дело кинули… Яр недоволен. Обь недовольна. Мне что радоваться? Вот и рыбка с крючка сорвалась… Наверно, аппетитна смазливая самочка…».

Трупы норовили прибиться к правому берегу, не желая покидать обетованную землю. Их баграми выводили на стрежь. Кто-то догадался укутывать кости в сетку-рабицу — груз дополнительный и все сочленения в сборе.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза