Тот самый парень из порно - 2

Измучившись от молчания всю дорогу до дома, я хотела попросить прощения, когда Дэрил свернул на подъездную дорожку. Но он, заглушив мотор, повернулся сам, в одно движение отцепил мой ремень безопасности, перетащил меня к себе на колени и сразу принялся целовать. Молча, горячо и отчаянно, словно это ему надо было за что-то просить прощения, а не мне.

На следующий день он отвез меня на студию без мрачных вопросов, но всю дорогу до студии я все равно чувствовала напряжение в его молчании, в нарочито легком разговоре.

Однако все это забылось, когда наконец-то начались съемки. Яркий, бьющий в глаза свет, многочисленные камеры, бегающие с заполошным видом ассистенты, стаканчики кофе на всех горизонтальных поверхностях, которые эти ассистенты выбрасывали мешками перед каждым дублем, длинные рельсы, огибающие зал, где и проходил бал — каждая секунда была наполнена таким густым супом событий, что я не успевала даже задуматься о странных реакциях Дэрила.

Я едва успевала с остротой и горечью вспомнить о том, что прямо в эту минуту Изабель может учить его какому-нибудь изысканному французскому удовольствию — но в этот момент раздавалась команда: «Начали!» и под взглядом камеры из головы вылетало все, кроме того, что я знатная горожанка девятнадцатого века — замужняя, разочарованная в жизни, меня раздражает этот провинциальный бал и до смерти надоели подруги-сплетницы, а еще этот мужик с самоваром…

Черт!

Мужик с самоваром и сапогом, уже не такой сияющий, как вчера, умудрился вломиться в бальную залу прямо во время длинной сцены, когда камера проезжает по залу, единым кадром обозревая всех гостей!

Он вошел в высокую дверь прямо рядом со мной, я нервно замахала ему, чтобы убрался поскорее, он успел нырнуть обратно — но в той сцене я осталась с искривленным досадой лицом. Навеки — или до ножниц монтажера.

Сразу после бала решили все-таки снять массовку на похоронах, пока не все разбежались, и я умчалась переодеваться. Пока пыхтела и переодевалась, забыв стыд, прямо посреди костюмерной, внезапно задергался мой телефон — в «скайп» ломился Валера.

Почему-то невпопад стукнуло сердце — я почему-то испугалась, что что-то с детьми. Старые привычки уходят тяжело, последние годы брака мы только о них и общались, и когда Сенька загремел с аппендицитом, и когда Дашку покусала до отека Квинке оса, бывший муж вызванивал меня с работы. Дрожащими пальцами я наугад ткнула в экран…

Но Валера, хоть и выглядел фигово, начал совсем с другого:

— Замуж, значит, вышла…

— Дашка?! — изумилась я, садясь на стул и опрокидывая стаканчик с чьим-то кофе который там уже умудрился возникнуть.

Она-то когда успела?

— При чем тут Дашка! Ты! Лиля! Ну почему ты так жестока? Ведь ты это сделала мне назло?

Меня отпустило так резко, что я даже рассмеялась.

Господи, нашел время!

Ассистенты уже махали, требуя выходить на площадку, и я сумела только честно, от всей души сказать:

— Валер, иди нахрен!

И умчалась на съемку, пообещав себе сегодня же позвонить Дашке, пока папочка не обрадовал ее новостью раньше меня.

В чем-то Дэрил был прав — в кино было легко втянуться. Суета, высокий накал, все игра и все всерьез, болтовня и сосредоточенность, костюмы и кофе, яркий и горячий свет прожекторов, гулкие коридоры ангаров — все это закручивало, зазывало, как Луна-парк в детстве.

Когда через неделю суетных съемок, ради которых я даже пропустила английский, нам вдруг объявили, что все закончилось, я даже растерялась.

За несколько дней я так плотно влилась в киношную атмосферу, что казалось — так было всегда.

И будет всегда.

Сонное утро, запах кофе, многоголосый шум, взмывающий под бесконечно далекий потолок павильона — и усталая обратная дорога в сумерках.

А тут — все. Конец.

Всем спасибо, деньги получите на следующей неделе.

Мы занесем вашу анкету в каталог — на случай, если нам понадобятся ваши услуги в будущем.

Несмотря ни на что, в сердечке екнуло — а вдруг, вдруг меня позовут…

Дэрил был во всем прав. Очень-очень прав.

На кино подсаживаешься с первой дозы.

Я была очень благоразумной взрослой женщиной: понимала, что не в моем возрасте начинать беготню по кастингам в надежде на самую крошечную роль, осознавала, что с моим уровнем английского рассчитывать вообще не на что, помнила, что у меня никогда не было актерского дарования.

Но где-то очень-очень глубоко тлел крошечный огонек «а что, если…»

Приходилось делать очень большое усилие, чтобы не расстраиваться, садясь в последний раз в машину у ворот студии, и не злиться, глядя на Дэрила в таком отличном настроении, что он даже насвистывал, небрежно держа одну руку на руле по дороге домой.

Я поцеловала его, молчаливо извиняясь за все те мысли, в которых сердилась на него.

— У меня тоже новости, — сказал он за ужином.

Чтобы отметить мой последний съемочный день, он заехал в русский магазин и купил там готовых салатов, икры, «Киевский» торт — невольно и причудливо соединив калифорнийское настоящее со съемками в Голливуде и российское прошлое, в котором точно так же отмечались мои успехи в детстве.