Тот же и другой

Если бы это пришла мать, а не отец, если бы это пришла мама. Тогда и больница перестала бы быть больницей. Слегка смешная, что это будет видно только ему, а для дежурной – взрослая, ее бы пропустили, с ней и медсестра разговаривала бы по-другому, а он здесь как будто и не человек. У него же нет кожи, как он зачем-то сказал вчера профессору, да, он боится… потому что все всегда происходит… внутри – подсказал профессор, ласково, доверительно так подсказал, как будто о чем-то просил, доброжелательно, нет-нет, профессор ничего никому не скажет, он же его новый друг, и Филипп повторил вслед за своим новым другом – да, внутри, как будто друг уверенно вел его за руку, повторил и добавил, но я же ни в чем не виноват, а тебя никто ни в чем и не винит, обворожительно улыбнулся друг, просто твои поры сами расширились, правда? это же не ты их разодрал? просто мне не совсем нравится мое имя, сказал Фил, а как бы ты хотел, чтобы тебя звали? И тогда Фил задумался, он подумал, что его друг, наверняка, уже знает, что ему сказал отец, ведь отец взломал пароль и вошел в мессенджер Фила, и значит, отец знал… отлично, Бэртэр, сказал профессор, я, конечно, не знал, что твое имя такое острое, что оно состоит из осколков, только твердые осколки, э, которое циркулирует, унося твердые бэ, эр, оно вращается, как кровь, нет, сказал Фил, это не кровь, почему же, с какой-то папиросной улыбкой спросил профессор, нет, сказал Фил, это не кровь, это сияние, огненное сияние, ах, ну да, баллончик, сказал друг…

Почему ты плачешь?

Я не плачу… Просто я давно тебя не видела.

Ты меня любишь?

У меня никого нет.

А отец?

Он сам по себе.

Иногда мне кажется, что ты меня не любишь.

Это неправда.

Где ты была после того, как я родился?

Я…

Ты всегда любила волейбол?

Солнце поднималось из-за снежной елки. Солнце было высоко, и… Уже садилось, оставляя снег, блестящий, синий, новогодний снег, по которому раскатывались тени. Они все еще медленно раскидывались, росли, это были тени деревьев, они удлинялись.

Фил стоял у окна и смотрел, как удаляется широкая фигура отца.

– Он принес тебе новую рубашку, – сказала дежурная.

3

Как будто она долго не хотела его отпускать, а потом отпустила. Он рождался трудно, но, в конце концов, родился легко. Она просто улетела в туннель – ей сделали укол. А когда очнулась, когда ей его принесли, когда она увидела его в первый раз – этот взгляд, этот крик. «Наложили четырнадцать швов, – сказала акушерка. – Он едва не разорвал тебя на части». Как будто она не хотела, чтобы он рождался.

Тогда Вера всего боялась, и даже плакала, она была беременна, но Валентин потащил ее с собой в Непал. Ничего не случится. Фил – дитя любви, с ним ничего не случится. И она поверила.

Автобус шел на Покхару. Они решили уехать из Катманду. Дорога по Гималаям. Шофер включал радио на полную громкость, сигналил, когда приближался поворот. Шоссе поворачивало над пропастью, из-за склона горы не было видно, что несется навстречу. Чтобы не смотреть, не слышать ничего, Вера судорожно перебирала спицы, вязала разноцветное покрывало. А Валентин улыбался. «Какой-то кошмар!» – почти вскрикивала она. «Все будет хорошо».

В Покхаре Валентин напился с каким-то американским полковником, и обратно Вера тащила его в отель на себе.

Утром она проснулась от холода. Она лежала одна. За окном раздавался свист неизвестной птицы. И Фил, наверное, тоже слушал вместе с ней этот свист. Неизвестная птица, яркая среди ярких цветов издавала резкий протяжный свист. Валентина не было. Вера заплакала. Она лежала и плакала одна. И теперь, наверное, Фил слушал, как она плачет.

Наконец вернулся и он.

– Где ты был?

– Я захотел пить.

– Где ты был?

– Я проснулся от жажды.

– Где ты был?!

– Не кричи!

Она зарыдала. Он попытался ее обнять. Она оттолкнула его. Разило перегаром – и пробивалось что-то еще, какой-то тонкий новый запах. Каких-то диких растений.

– Я купил себе немного джина.

Он помедлил.

– В баре… Болела голова после вчерашнего.

Она закричала:

– Зачем ты меня сюда притащил?!

Он встал, подошел к окну и посмотрел сквозь алюминиевые полоски жалюзей.

Белела на глубоко синем Аннапурна. Ее вершина слегка клубилась, мелкое облачко на глазах рассеивалось. Валентин отпустил жалюзи. И полоски сомкнулись.

Вера лежала на кровати лицом вниз.

4

Договорились на утро, а теперь уже было утро. Девушка смеялась и дула на пальцы. Все тот же красный комбинезон. И – что-то новое. Позолоченный чертик – брошка на рукаве. Валентин отдал ей перчатки. И теперь она дула на перчатки. Договорились поехать с вершины.