Тоталитаризм и вероисповедания

Так вот, возвращаясь к осени 1941 года... Сверхподозрительный Сталин мог решить, что митрополит Сергий Рижский остался в оккупированной немцами Риге неспроста, что между двумя Сергиями был тайный договор, чтобы в случае войны Рижский митрополит остался на немецкой стороне и подготовил бы легализацию Московской патриархии в случае прихода немцев в Москву. Во всяком случае, некоторые историки придерживаются такого мнения. Как бы то ни было, но Сталин не пускал местоблюстителя обратно в Москву до осени 1943 года, хотя патриотические воззвания, которые Сергий продолжал писать в Ульяновске, советские самолеты по-прежнему разбрасывали по ту сторону фронта. Что касается пресловутой встречи Сталина 4 сентября 1943 года с тремя единственными митрополитами, которые еще пребывали на своих постах, то объяснение этому лежит совсем не в плоскости популярных в сегодняшней России легенд о каком-то арабском епископе, который-де по велению

412

Богородицы встретился со Сталиным и чуть ли не вернул его к вере в Бога и что маршал Жуков летал на самолете с иконой Богоматери над войсками в Сталинграде. Все гораздо проще. К 4 сентября 1943 года, после разгрома немцев под Сталинградом и на Курской дуге, победа была уже обеспечена. Но скоро должна была начаться Тегеранская конференция, и Сталину надо было убедить союзников в том, что в СССР религиозная свобода, и никакой мировой революцией Советский Союз больше не грозит. Для этого было разрешено англиканской высокой церковной делегации посетить Москву в сентябре, где английские гости увидели пышное патриаршее богослужение в переполненном храме. Все это было раздуто англо-американскими средствами информации — Сталин стал «добрым дядей Джо», как назвал его Рузвельт. Что касается реального положения церкви после судьбоносной встречи иерархов со Сталиным, то, хотя такие устные обещания Сталина, как открытие духовных школ и храмов в необходимом Церкви количестве, выполнены не были, шквальных гонений на религию по образцу 1930-х годов уже не было до хрущевских гонений 1959—1964 годов[6].

А теперь взглянем, что происходило в советских верхах в первые дни войны. Только через несколько часов после митрополита Сергия о войне объявил по радио Молотов. Сталина не было ни слышно, ни видно — он укатил на так называемую «ближнюю дачу» — в Кунцево. Микоян вспоминает, что через несколько дней после начала войны члены Политбюро всполошились — как же без Сталина? Отправились на поиски в Кунцево и нашли его там в полной прострации. Сталин явно предполагал, что ему или, во всяком случае, его

413

руководству страной пришел конец, так как встретил членов Политбюро словами: «Зачем пришли?» В отличие от Сталина, который в те дни, наверное, считал, что война проиграна, по словам того же Микояна, «у нас была уверенность, что мы сможем организовать оборону». Молотов пояснил Сталину, что необходимо создать единый централизованный орган управления страной во время войны, во главе которого должен стать Сталин. «Сталин посмотрел удивленно» и ... согласился[7]. Вот вам и вождь! Ведь это Сталин должен был созвать членов Политбюро, а не они — просить его возглавить снова руководство. Сталин сам в 1945 году на приеме в честь Победы, произнося тост «за великий русский народ», произнес свои знаменитые и многозначащие слова о том, что в момент начала войны другой народ сбросил бы таких руководителей, и только такой великий и долготерпеливый народ поверил своим руководителям, и вот победа. Подтекст тоста: русский народ правильно сделал, что доверился такому великому вождю, как Сталин, несмотря на его политические просчеты накануне войны. Из поведения Молотова и Кo и того факта, что Сталин остался у власти, и попыток сместить его не было, такой циник, как Сталин, мог сделать вывод о «правильности» чисток. Ведь, если бы в руководстве партии и армии оставались старые кадры, более способные к принятию самостоятельных решений, чем аппаратчики сталинской школы, дворцовый переворот, во всяком случае, в эти дни полной растерянности Сталина был бы весьма вероятным.

Как известно, лишь на одиннадцатый день войны, 3 июля 1941 года, Сталин наконец выступил по радио с обращением к народу со словами из своего семинарского прошлого: «Дорогие соотечественники! Братья и сестры: к вам обращаюсь я, друзья мои...». Однако из состояния паники Сталин и его сподвижники вышли нескоро. Согласно недавно скончавшемуся советскому историку Волкогонову где-то в начале июля Сталин решил обратиться к болгарскому послу с просьбой снестись с Берлином и сообщить, что Сталин готов

414