Тотальное превосходство

Домик с охранниками сбоку от ворот. Над дверью или по сторонам двери в домик охранников объективы мини-видеокамеры. Охранники, а их, по словам Насти, всего двое в домике, видят меня нынче отлично. Свет красит меня завораживающе в белое. Я сегодня, без преувеличения и без преуменьшения и вполне объективно и ясно, вроде как гитарная, а может быть даже и фортепьянная, струна. Когда до меня дотрагиваются, то я тотчас же, без проволочек и промедления, звеню и пою. Милосердно и добросердечно. Сочувственно и проникновенно… Вот какой я сегодня хороший! Охранники увидели в свои камеры мое благостное лицо и без единого вопроса открыли мне дверь… Придурки. Обыкновенные простые ребята.

Воняло у них в домике, в их комнате, там, где пульты и мониторы. Запахи гуталина, натертой кожи, курева, перегара, немытых ног и желудочно-кишечных отходов царапали ноздри, носоглотку и мое деликатное сердце… Я морщился и плевался, когда бил одного охранника рукояткой пистолета по переносице, я рыгал и икал, когда тыкал другому охраннику стволом пистолета в его левый заспанный глаз. Простые ребята. Обыкновенные и дурные.

Ничего любопытного, возбуждающего, воодушевляющего в их жизнях я не увидел. Охранника, которому я сломал переносицу, мать два раза выбрасывала на помойку, после того как его родила. Первый раз его нашли соседи по дому. Вернули матери в тот же день, отряхнув его, понятное дело, предварительно и отлепив от него рыбную чешую, окурки, конфетные обертки, засохшую блевотину, — предположили, что она обронила маленького в помойку случайно, такое происходит иногда в российских селениях, много важных дел, много неотложных забот, обычная человеческая невнимательность… Второй раз его нашел милиционер, участковый. Непорядок, приговаривал, хмурясь, когда нес его в отделение, хулиганство просто какое-то или, можно сказать, даже огорчительное озорство… Привлек мать помоечного младенца к ответственности, отняв у нее все накопленные попрошайничеством за последние несколько часов деньги. Она как раз к тому времени, веселая и довольная, собиралась отправиться в магазин за водкой и пивом… Его потом, охранника того самого, которому я только что разбил переносицу, всю жизнь выбрасывали бог знает куда, в том числе и опять не раз на помойку. Из школы выбрасывали, из техникума выбрасывали, из спортивных секций выбрасывали, из пивных и закусочных выбрасывали, из метро и трамваев выбрасывали, и из автомобилей выбрасывали, и из электрички, и из кинотеатров, и из церквей. Судьба такая… Два дня он всего охранником проработал, после того как его выбросили из отделения милиции, куда он по старой, еще младенческой памяти пришел переночевать, и вот теперь я его выбрасываю из здоровья ненадолго и из охранной деятельности — может быть, навсегда… Мне не жаль его. Он никто. Он дерьмо. Он все простил матери. И он до сих пор все прощает тем, кто его унижает и выбрасывает.