Тотальное превосходство

Сбежал по лестнице без затруднений. Хотя явно было видно, что чуть пьяноват. Голосить про Волгу мужики и бабы тотчас же перестали. Масляев улыбнулся по-отечески и с невеликой долей усталости и, взмахнув руками по-дирижерски, преподнес всем присутствующим замшево-приглушенно: «Отдыхайте, наслаждайтесь, расслабляйтесь… Но только не спите. Бодрствуйте, бодрствуйте… Гуляем всю ночь… Я так хочу!.. Я обо всем позаботился. Вам не стоит сегодня думать ни о чем, кроме секса, выпивки и праздной, ни к чему не обязывающей болтовни…»

Несколькими скорыми шагами, после того как замолчал, подошел к нам с Катей, вцепился глазами в мое лицо, кривя верхнюю губу, будто маялся зубом, и спросил отрывисто и без удовольствия:

— Кто вы такой? Я вас не знаю!

— Зато я знаю, мать твою, сукин ты сын! — выбила из себя Катя громкие слова. — Это я его пригласила. Это кореш Циркуля и мой е…рь по совместительству… Ты понял, да? Этот мудак, депутатик, нажрался, сука, и заснул, на х…! А мне, бля, че делать, а? Ну че делать-то?

— О’кей. Нет проблем. — Масляев заулыбался радужно и просахаренно, растопырил ручки худенькие в разные стороны, будто к русскому с выходом приготовился. — Если кореш Циркуля, то нет проблем. Свои люди. Радуйтесь и удивляйтесь!.. Очень приятно вас видеть и жить вместе с вами в одной стране и на одной планете! Пейте и мочитесь! Кушайте и испражняйтесь!

Взметнулся огненным язычком, дружелюбный и человеколюбивый, вверх по лестнице.

Вслед за ним неуклюже и суетливо поползли-полезли по лестнице некрасивый мужчина, нехорошенькая женщина и прыщавый молодой человек.

…В жизни масляевской бесполезность и бессмысленность спорили — иногда дружелюбно, а иногда и с серьезными и суровыми угрозами жестокой и беспощадной расправы… Кому он, собственно, необходим? Кто в нем, в Масляеве, преданно и беззаветно нуждается? Нуждался? Умрет — и через полчаса все забудут, как его звали. Хотя сегодня он все богатеет и богатеет, и без устали и неумеренно укрепляется влиянием и властью, и с примерным усердием обзаводится уважением — со стороны людей, разумеется, и со стороны также самого себя обязательно… Но для того чтобы остаться в истории, требуется много больше, чем богатство, влияние с властью, уважение и самоуважение. Человек обязан что-то создать для того, чтобы остаться в истории, — то, чего еще не было до него, например. Или кого-то, допустим, спасти он обязан, и желательно целые нации, государства или народы. Или кому-то обязан помочь, и желательно тысячам или десяткам тысяч людей, и в том числе — и это самое важное условие — художникам, композиторам и писателям, которые-то уж в истории останутся точно и непременно (а заодно и потянут за собой и всех тех, кто их любил, кто их ненавидел и кто им оказывал необходимую и безвозмездную помощь) — даже самые меленькие, самые плохонькие, самые слабенькие из них. Масляев все это, ясное дело, понимает — не дурак же, в конце концов, но вместе с тем также и не желает с подобной постановкой вопроса добродушно смиряться. Если смирится, унизит себя таким образом, полагает, поставит себя по жизни упомянутым способом ниже, не сомневается, того уровня, где пребывает сегодня в неизбывном и нескончаемом удовольствии (как ему кажется) вся эта вредная, самовлюбленная и самонадеянная свора писателей, художников, композиторов, архитекторов, режиссеров, ученых… Я круче! Я больше! Я слаще! Я здоровей! Я мускулистей! Я предпочтительней! Я! Я! Я! — кричит он беззвучно, когда уходит от людей и когда ничто не мешает ему думать и размышлять. Я! Я! Я!.. Хотя в истории почему-то и отчего-то остаются именно эти вредные, самовлюбленные и самонадеянные…

Он боится жизни, и жизнь боится его. На первый взгляд кажется, что он живет насыщенно и опасно, но в действительности он живет скучно и монотонно. Его не возбуждают открытия — его собственные, и его не возбуждают идеи — неважно уже кому принадлежащие. Его не воодушевляют ни сотворение, ни совершенство, ни мастерство. Только секс — да и то не в достаточной мере — помогает ему пока смотреть на мир без злобы, отвращения и тошноты. Он ничего не производит и никому ничего не отдает. У него даже не возникало никогда такого желания — отдавать. Отдавать — это для слабых, не стесняется говорить он, сильные только берут. Он даже и не догадывается о том, что на самом-то деле все более чем наоборот… Простой человек. Пока простой… Потому как Дар есть. И возможно, когда-нибудь он разовьется. Я помогу ему поработать над своим Даром. Именно для этого-то, между прочим, я сюда и явился…