Тотальные институты

Во всех упомянутых случаях совместной церемониальной жизни персонал, как правило, выполняет не только функцию надзора. Часто в них принимает участие высокопоставленный сотрудник, олицетворяющий собой руководство и (как он надеется) все учреждение. Он одет в праздничную одежду, полон воодушевления, улыбается, читает речи и жмет руки. Он торжественно открывает новые здания на территории института, благословляет новое оборудование, судит конкурсы и вручает награды. Когда он действует в этом качестве, его взаимодействия с постояльцами особенно доброжелательны; постояльцы обычно выражают смущение и почтение, а он — покровительственный интерес к ним. Одна из функций популярных постояльцев заключается в том, чтобы служить для высокопоставленных членов персонала объектами, о которых известно достаточно, чтобы в отношении них можно было исполнять покровительственную роль. В наших крупнейших психиатрических больницах, стремящихся поддерживать доброжелательную атмосферу, высшие должностные лица могут тратить значительную часть своего времени на участие в этих церемониальных событиях, давая нам один из последних в современном обществе шансов наблюдать за исполнением роли помещика. Дворянские аспекты этих церемоний, кстати, не стоит недооценивать, так как образцом для некоторых из них служат, судя по всему, «ежегодные гуляния», объединявшие арендаторов, слуг и хозяев большого поместья и включавшие цветочные выставки, спортивные состязания и даже танцы, допускавшие определенное «смешение» этих групп[229].

Следует добавить несколько заключительных слов об этих институциональных церемониях. Как правило, они проводятся с четкой периодичностью и вызывают определенное социальное воодушевление. В них участвуют все группы в учреждении вне зависимости от ранга и положения, но их роль соответствует их статусу. Эти церемониальные практики хорошо подходят для дюркгеймианского анализа: благодаря этим церемониям общество, опасно расколотое на постояльцев и персонал, поддерживает свое единство. Содержание этих церемоний тоже поддается подобной функционалистской интерпретации. Например, часто роль постояльцев в этих церемониях содержит в себе толику или значительную долю бунтарства. Посредством двусмысленной статьи, сатирической сценки или чрезмерной фамильярности во время танца нижестоящий профанирует вышестоящего. Здесь мы можем взять на вооружение анализ Макса Глакмана, сказав, что терпимость к подобной своенравности является признаком силы учреждения. «Поэтому участие в конфликтах — открытое, скрытое или в других символических формах — подчеркивает социальную сплоченность, в пределах которой разворачиваются конфликты»[230]. Бунтовать против властей в специально отведенное для этого время — значит менять скрытность на публичность.

Но простой функционалистский анализ институциональных ритуалов не вполне убедителен, за исключением случая воздействия, которое иногда оказывает групповая терапия. Во многих случаях неясно, приводят ли вообще такие формы сбрасывания ролей к солидарности между персоналом и постояльцами. Сотрудники обычно жалуются друг другу, что во время этих церемоний им скучно и что им приходится участвовать в них в силу своего noblesse oblige[231] или, что еще хуже, noblesse oblige начальства. Постояльцы нередко принимают в них участие, потому что, где бы ни проходила церемония, там они чувствуют себя более комфортно и менее стесненно, чем в том месте, где им бы пришлось иначе находиться. Кроме того, постояльцы иногда принимают участие, чтобы обратить на себя внимание персонала и заработать досрочное освобождение. Возможно, тотальный институт нуждается в коллективных церемониях, потому что он представляет собой нечто большее, чем формальную организацию, но его церемонии часто бывают постными и скучными, потому что, возможно, он представляет собой нечто меньшее, чем сообщество.

Что бы церемония ни давала членам тотального института, она дает кое-что ценное исследователям этих организаций. Временно преображая обычные отношения между персоналом и постояльцами, церемония демонстрирует, что различие между этими двумя группами не обязательно и непреложно. Сколь бы скучной (и функциональной) ни была церемония, она знаменует собой приостановку и даже переворачивание с ног на голову привычной социальной драмы и тем самым напоминает нам, что приостановленное имеет драматургический, а не материальный характер. Неуступчивость, коллективные насмешки над персоналом и личная вовлеченность, разрушающие границу между персоналом и постояльцами, показывают шаткость социальной реальности в тотальном институте. Думаю, нас должно удивлять не наличие слабых мест в практике установления жесткой социальной дистанции, а скорее то, что их не становится больше.