Дальше: «Для писателя характерен новаторский подход к языку, тончайшее чувство слова». Какое новаторство, коли он употребляет слова, смысла коих не понимает. Например, прославился тем, что вместо «навзничь» пишет «ничком» и наоборот. И «тончайшее чувство» тут ему не мешает. Дуроломство это, а не новаторство.
Дальше: «Глубокая религиозность С.». И говорить-то об этом стыдно. Прохиндей с крестом.
Дальше: «С. подчеркивал, что Толстой никогда не был для него моральным авторитетом». Еще бы! Толстой воевал в артиллерии и плакал при виде французского флага над Севастополем, Солженицын же воевал конюхом, потом звукометристом, а заплакал, когда жена выгнала его со своей дачи; Толстой помогал голодающим, участвовал в переписи населения, а кому помог Солженицын, в чем он участвовал, кроме литературных склок; Толстого называли вторым царем России, а Солженицына – вторым Власовым; Толстой в 82 года, стыдясь своей сытой жизни рядом с нищенской жизнью народа, все бросил и пошел в народ, да смерть помешала, а Солженицын все греб и греб под себя до самой смерти. Естественно, какой же Толстой для него авторитет? (См. гл. V книги.)
Дальше: «С. подчеркивал, что Достоевский нравственные проблемы ставит острее, глубже». За что ж он так глумится над ним и его товарищами по кандальной каторге, изображая их бездельниками в белых штанах?
Дальше: «Киносценарии Солженицына демонстрируют его мастерство». Он сам всю жизнь только тем и занят, что демонстрирует что-нибудь.
Дальше: «Книга «Бодался теленок с дубом» – это история противостояния правды и официозной лжи». Что значит «официозная ложь»? Официоз – это орган печати, который, не будучи правительственным, выражает позицию правительства, т. е. официоз – это как бы полуофициальный орган. Подобно тому как ариозо – это как бы полуария. Так о чем тут речь – о полуофициальной лжи? А как быть с вполне официальной? Почему наш храбрец противостоял не ей, а только полуофициальной? Непонятно! Не умеете вы, академики да профессора, вполне грамотно выражать свои мысли.
Дальше: «Особое место в этой книге занимает образ Твардовского». Действительно особое. Ведь ни о ком из писателей, а только о нем Солженицын писал: «Он меня душил! Он меня багром заталкивал под лед!»
Дальше: «Публицистические книги писателя – образцы служения правде, Богу и России». Лепота!
Дальше: ««Архипелаг ГУЛаг» с документальной точностью напоминает «Записки из Мертвого дома» Достоевского и «Остров Сахалин» Чехова». Да если бы эти писатели были живы, они, во-первых, подали бы на Залыгина в суд за уподобление их трагических книг с дешевой и лживой поделкой, во-вторых, выдрали бы бороду самому Солженицыну.
Дальше: «Во времена Солженицына в местах заключения находилось огромное количество ни в чем не повинных людей». Выше упоминалось, что сам он признает: ему лично влепили справедливо, законно. А вот все остальные – ни в чем… Тогда спросил бы у своего дружка Яковлева, который с 1986 года ведал реабилитацией: «Почему из 106 млн. объявленных мной репрессированных в советское время ты, аспид, почти за двадцать лет реабилитировал только 1 млн. 300 тысяч? Где остальные 104 млн 700 тысяч?»
Дальше: «Глубоко аргументированная критика сов. системы произвела во всем мире эффект разорвавшейся бомбы». Во-первых, разорвавшаяся бомба – замусоленный литштамп, стыдный для 80-летнего академика. Во-вторых, сам же Солженицын называл нынешнее время «безграмотной эпохой». Да, только в такую эпоху и можно наворотить вороха малограмотного вздора о своем народе, грязной клеветы на свою родину, подлой лжи на свою историю, и эта смесь взрывается над родной страной, как «Малыш» над Хиросимой. Солженицын и сделал это в своем «Архипелаге», и ему, несомненно, принадлежит первая, главная, самая важная роль в разрушении Советского Союза.
Как убивали Солженицына