Коротко вжикнуло, нос «Москвича» мотнулся влево, ассистент энергично заработал рулем, выравнивая машину. Колеса повертелись ещё немного, постепенно замедляясь, и остановились.
— Давайте ещё пару раз, — попросил Вовка, — пока я прилажусь перед торможением перебрасывать руля.
— Минутку! — отозвался Школьник и кинулся к самописцу.
— Пишет! — с некоторым удивлением сообщил ему Завезиздров.
— А масштаб «йот» не мал? — нахмурился доцент.
— Думаю, нормально будет — он ведь слабо тормозил, — отвечал Завезиздров с плохо скрываемым удовольствием. Все-таки это дело, при всей своей экономической невыгодности, было для него приятнее и интереснее, чем прием бутылок. Подумал, добавил: — На пятнадцати сопротивление было нормальное.
— Ну да, иначе вот эта ступенька на диаграмме была бы повыше… что, подзабыл уже?
Школьник промокнул взмокший от суеты и нервов лоб и кинулся на прежнее место.
Еще раз восемь разгоняли и тормозили, пока Носовой не приладился теперь «Москвич» стоял прилично и не шарахался из стороны в сторону.
— Ну вот, — довольным голосом объявил Школьник, — сейчас дадим тормозам остыть минут пятнадцать — и можно начинать.
Белецкий, непостижимым образом оказавшийся рядом с ним, спросил нетерпеливо и даже как будто обиженно:
— Так вы что, ещё не начинали?
Ему, как всегда, надо было, чтобы дело закончилось за пять минут до начала.
— Так машина ж битая, товарищ полковник, — пояснил Бабешко, — надо было приладиться, вы ж видите, кидает её. При настоящем торможении вообще вылететь вбок может, если не приспособиться, никакие предохранительные ролики не удержат.
Объяснения своего человека удовлетворили Белецкого — а то ему все казалось, что эти ученые жулики его обманывают, только цену набивают.
Пока остывали тормоза, покурили во дворе. Лаборант Владик тем временем установил в кабине пневмоногу и тоже вышел с сигареткой.
Капитан Пархоменко, человек новый, а потому незнакомый в тонкостях с диагностикой, выспрашивал у Школьника немного презрительным, немного подозрительным тоном:
— Так это что, вам каждый раз столько возиться приходится, чтобы проверить тормоза? Я по тормозному следу за минуту все увижу…
— Не каждый — это же экспертиза автомобиля, побывавшего в катастрофе, а не просто текущая проверка… А насчет тормозного следа — предположим, что идет дождь. Много вы проверите?
Пархоменко что-то буркнул, Бабешко похлопал его по плечу:
— Не спорь с наукой, капитан, заклюют…
Винницкий утащил некурящего Юрика внутрь, к самописцу, и взялся дотошно выспрашивать о тонкостях, Юрик благодушно отвечал, но в особо заковыристых пунктах покачивал головой и рекомендовал спросить у Йосича.
Немовлюк же, прибившись к Белецкому, рассуждал:
— Вот как судьба решает — достиг человек такого поста, и вдруг… Даже странно, машина почти не побитая, а человека нет.
Полковник отвечал своей обычной скороговоркой:
— Медики говорят, прекращение сердечной деятельности, спровоцированное аварийным стрессом.
Немовлюк поднял глаза:
— Так что, если бы не сердце, был бы жив?
Белецкий коротко развел руками.
— Слушай, Виктор Викторович…
— …Витальевич, — пробормотал полковник.
— Конечно, конечно, — согласился профессор. — А не могли его… специально? Медики всегда все на сердце списывают…
Белецкий захлопал глазами и уставился на него:
— А я думал, это вы мне после экспертизы скажете!
Профессор беззвучно открыл и закрыл рот. Как рыба.
Школьник в десятый раз глянул на часы, убедился, что пятнадцать минут наконец прошли, и рысцой помчался к стенду. Пора было заняться главным.
— Так, ребята, по местам!
Хотя, в общем-то, для дела вполне достаточно было двоих ребят — его самого за пультом да Вовки за рулем, но он поставил за пульт Юрика, а сам полез в канаву — хотел посмотреть на колеса в момент торможения.
— Юрий Константинович, если водитель готов, выводи на семьдесят!
— А почему семьдесят? — встревоженно спросил уголовный майор Пантюхо. — Там он шел никак не больше пятидесяти!
Но в этот момент Завезиздров вопросительно приподнял голову, Вовка кивнул, и Юрик подчеркнутым движением нажал на кнопку. Раздался свирепый визг тормозов, колеса резко остановились, а ролики под ними, как заметил Школьник, провернулись ещё примерно на полоборота. Все торможение длилось какую-то секунду. Борис Йосич выбежал из канавы наверх, велел Владику сбросить давление на полатмосферы и кинулся к самописцу.
На широкой бумажной ленте нарисовались диаграммы — характерное для «Москвича» повышенное время запаздывания, нормальной крутизны передний фронт (значит, воздуха в гидросистеме нет) и плавная выпуклая кривая на участке установившегося замедления с максимумом ближе к концу торможения. Левый тормоз дал несколько большее замедление — процентов на двадцать пять, соответственно и время торможения получилось короче.
— Нормальные москвичевские диаграммы, — заметил Юрик.
— Давай повторим с восьмидесяти.
— Ну что вы то семьдесят, то восемьдесят, — сердито вмешался майор Пантюхо. — Я же вам говорю, у него скорость была не больше полста!
— Вовка, верни пневмоногу в исходное! — крикнул Школьник.
Вовка кивнул — уже, мол.
— Юрик, разгоняй.