Товарищ анна (повесть, рассказы)

— Лиза, дорогая, принесите свечей. Давайте погасим электричество, — попросила она после того, как все снова расселись, а у соседей заиграла визгливая, веселая музыка, стали притоптывать и подпевать. — Товарищи, давайте вспомним, ради чего мы здесь собрались. Давайте вспомним о том тяжелом и важном деле, которое всех нас привело сюда. Среди мракобесия этого мещанского праздника давайте не будем терять лицо, не будем позорить наших боевых товарищей, которые сейчас не с нами.

Выключили свет, расставили на столе свечи, убрали лишнюю посуду, и лица преобразились, осветившись почти библейской строгостью.

— Но прежде чем поднять вопросы, которые мы собирались обсудить с вами, товарищи, я бы хотела знать ваше мнение о словах уважаемого нами всеми человека, нашего товарища и учителя Сергея Геннадьевича Деменькова. Все мы понимаем, что отповедь его была неслучайна, что он предчувствует наши шаги, он достаточно прозорлив, чтобы понимать наше настроение. Я хочу знать ваше мнение о его наставлениях, товарищи.

Все потупились. Осуждать Геннадьича никто не решался в первую очередь потому, что слова его еще не полностью осознали, еще не окончательно прониклись ими, хотя они уже и вызвали колебания, как брошенный в тихое озеро камень. Но аргументов против не находилось. Все молчали. Анна заговорила сама.

— Я понимаю вас, товарищи, — сказала она глухим голосом, от которого у Вальки побежали по спине мурашки, — голосом, полным решительности и скрытой силы. — Вам тяжело не согласиться впервые с человеком, который открыл для большинства из нас тот путь правды, по которому мы пошли. Тяжело видеть слабость того, кому мы доверяли больше других. Но нам придется сделать это, нам придется быть честными с собой и с ним тоже, ради нашего великого дела придется. Я не могу сказать, что Сергей Геннадьевич не прав. Со своей точки зрения, с точки зрения ученого он прав. Но эта точка пагубна для дела. Она позволяет опустить руки, она разрешает сдаться и пустить все течь своим чередом. Он призывает нас к борьбе внутренней, к тому, чтобы нести свет разума в молчаливое рабское царство. Но он же боится коренных перемен, сильных шагов, решительных действий. Он просто боится! — ударила она громче, и все посмотрели на нее с тревогой. — А мы не имеем на это права, товарищи. Нам надо идти до конца, иначе мы опозорим прошлое, славное, громкое прошлое нашей страны, сумевшей изменить весь мир, и память тех людей, кто умирал за свободу!

— Анна, может, ты неверно растолковала слова Геннадича? — непривычно негромко и вкрадчиво сказал Стас. — Я понял его так, что он не видит необходимости в решительных действиях. Внутренняя работа важней сейчас, пока нет предпосылок…

— Предпосылки не появятся, если мы не создадим их сами. Сами, — отрезала Анна. — Я считаю, что такой подход к делу губителен. Вспомните: только решительность помогла большевикам взять власть, хотя явных предпосылок на начало семнадцатого года не было.

— Анна, ты забываешь, какой у нас год, — поправили ее.

— Извините, товарищи, — охотно отозвалась она и снова обернулась к Стасу, хотя обращалась ко всем. — Я понимаю, вам тяжело признать слабость человека, которому мы долго доверяли и которого уважали. Мне легче, меня заранее предупредил о трусоватости Сергея Геннадьевича Валентин. Да, именно он. Он присоединился к нам недавно, ему со стороны оказалось видней, понимаете, и он сразу сказал мне, что Сергей Геннадьевич — не тот лидер, который решится вести за собой людей в нужную минуту. Он удовлетворен уже тем, что собрал нас всех вместе, большего ему не надо. Он боится революции.

Глаза Вальки округлились, но он промолчал. Он не мог вспомнить, чтобы говорил такое. Анна же продолжила так, как будто долго ждала этой минуты.

— Я уже прошла этот этап, я знаю, как тяжело отрекаться от авторитетов, но это необходимо, как прививка.

— Авторитетов, авторитетов… — бормотал кто-то. — Аня, я не уверен, что это слово использовалось в те годы. И прививки…