Товарищ Анна (повесть, рассказы)

— А чье это? — спросил Валька, оглядывая одежду. Ему показалось, что там был серый фартук.

— Дворницкая.

— Это из театра у вас все, что ли?

— А что, заметно? Ну да, что-то оттуда, Стас достал, для таких вот, как ты, у кого костюма не будет. А нормальные люди сами готовились.

— А Стас тут кто?

— Ты разве еще не въехал? Ну, это типа мелкие дворяне, он и Анна. По идее могли бы супругов играть, но Анька — наотрез, оставили их просто так. Сергей Геннадьевич — сельский учитель, тоже вроде как из благородных, но в народ пошел, в тюрьме сидел, за политическое, да и большинство там бывали. Другие — рабочие, Женька — студент, Славка, по логике, инженер на фабрике, тоже интеллигент то есть, разночинец, но что-то ему костюм недодумали, он на лавочника больше похож. Ой, ладно, переодевайся, некогда мне с тобой, стол-то накрывать надо.

— Так они-то чего не помогут? Или ты правда одна все делаешь?

— Вот переоденешься и поможешь. По роли, — сказала Лиза и скользнула за дверь.

Он переоделся, оказался и правда дворником, не хватало только метлы и бороды. Но помогать Лизе уже не пришлось, всё внесли и расставили без него: большой самовар отражал свет дутыми начищенными боками, дымился румяный пирог, стояли мисочки с грибами, вареньем, сахарница со щипчиками и нарезанный кружочками лимон. Никаких салатов, горячего, заливного, вина. Правда, фужеры были, и Сергей Геннадьевич извлек откуда-то жестом фокусника шампанское. Валька как раз в этот момент вошел.

— Проходите, садитесь, — пригласил его учитель. — К сожалению, друзья, я не смогу остаться с вами на всю ночь, поэтому разрешите начать несколько раньше, а потом я вас покину. Не робейте, садитесь, Валентин, у нас все по-простому, так сказать, по-товарищески.

Валька сел с краю. Он вроде и не робел, но роль диктовала, и он ощущал себя Герасимом, безмолвным и громадным. Сергей Геннадьевич распечатал бутылку и разлил шампанское, себе плеснув совсем чуть-чуть.

— Товарищи, — начал он, — я рад, что мы встретились с вами в этот вечер все вместе, это значит, что дело наше, общее дело, действительно становится делом всей нашей жизни, объединяет нас, так сказать, одной семьей. Человек живет для правды, товарищи. Для поруганной, забытой, но вечной правды: что он может и должен быть свободен, что труд должен существовать для всех и никто не вправе порабощать, так сказать, другого. За эту правду люди шли на страдания, на смерть, но не отступались от нее, она и нас теперь объединила, и я, так сказать, счастлив, товарищи, счастлив идти в будущее плечом к плечу с вами, такими молодыми. Товарищи! — сказал он вдруг более громким, крепким голосом. — Жизнь вокруг тяжелая и будет еще тяжелей. Нас ждут борьба и невзгоды. Но никто не обещал нам, что правда настанет, как говорится, в одночасье. Нас ждет много работы, и тут, товарищи, я хочу сказать вам то, что вы сейчас, быть может, и не захотите слушать горячими своими сердцами. Я хочу сказать о нашем деле, что не сказал бы старик учитель в девятьсот десятом году. Но я скажу. Пусть вы не согласитесь со мной, и все-таки…

Его голос изменился, стал привычно усталым, как будто прозрачным: