Товарищ Богдан

Когда Бабушкин вышел за ворота завода, его качало, как пьяного. Хотелось только одного: быстрей добраться до дому и спать, спать, спать…

Ресницы сами слипались. Он шел по улице, а ему казалось — плывет в лодке по Неве. Вода тихо, мерно колышется, слегка журчит за бортом, убаюкивает. И вдруг — резкий удар! Он открывает тяжелые набухшие веки и тут только понимает: заснул на ходу и налетел на фонарный столб…

Бабушкин, зевая и сладко потягиваясь, отошел от зеркала, вспомнил, что сегодня — необычный день, надел недавно купленную выходную триковую пару, сапоги, единственную свою сорочку и пошел к товарищам в заводской барак.

В дверях низкого, длинного, похожего на казарму помещения его сразу обдало тяжелым запахом прокисших щей, пота, махорки.

Все помещение было заставлено длинными трехэтажными деревянными нарами, разделенными на клетки, и напоминало огромный железнодорожный вагон. В каждой клетушке лежали, сидели, копошились мужчины, женщины, дети, старики.

Почти все нары были открытыми, и каждый входящий мог видеть жизнь всего этого человеческого муравейника: на одних нарах, покрытых ветхими мешками, спал полуголый старик, его ноги в кальсонах торчали далеко в проход; на других — женщина, сидя на соломе, прикрытой дерюгой, кормила грудью ребенка: на третьих — парни азартно резались в карты.

Только некоторые из «семейных» нар были задернуты ситцевой занавеской.

Бабушкин разбудил своего товарища — молодого слесаря Петра Граева. Тот вскочил с нар, спросонья очумело вертя головой во все стороны, потом потянулся так, что кости хрустнули, и блаженно сказал:

— Ох, и поспал я! Наверно, тыщу минут прохрапел!

Он быстро надел сатиновую косоворотку, штаны, натянул сапоги-«бутылки», расчесал спутанные волосы. Они были иссиня-черные и такие блестящие, будто лакированные.

Вдвоем пошли в трактир.

Петр заказал себе обед, водку и соленые грибы — на закуску. Бабушкин сказал половому:

— Сооруди-ка мне солянку да кашу гречневую, рассыпчатую. И чайку.

— Слушаюсь, — ответил половой, Перекинул полотенце с левой руки на правую, но не ушел, будто ждал добавочных распоряжений.

Так и не дождавшись их, он сказал Бабушкину:

— А водочки не изволите?..

— Не изволю!

Половой сердито хлопнул полотенцем по столу, словно смахивая крошки с клеенки, и ушел.

— Чудной ты человек, Ваня, — сказал Бабушкину Петр Граев. — Кажись, хороший парень. Но водки не потребляешь. И в кулачных бойцах не числишься… Ровно антиллегент какой, из благородных…

— Какой там интеллигент! — усмехнулся Бабушкин. — Четыре класса на двоих с братом — вот и все мое образование. Но водку хлестать — сказал «не буду», значит не буду. И «стенкой на стенку» зубы крошить да скулы сворачивать — тоже не вижу резона!

Они пообедали, поиграли на бильярде и под вечер направились по Шлиссельбургскому проспекту к трехэтажному дому Корниловых, где помещалась воскресная школа.

Перед самой школой Петр замялся и чуть не повернул обратно.

— Смешно, ей-богу, — смущенно сказал он. — Экий каланча — я и за парту не влезу. Поздненько мне арифметику да буквари учить…

— Ничего тут стыдного нет, — урезонивал друга Бабушкин. — А к тому же эта школа — вовсе особая. В нее даже с другого конца города, с Путиловского завода, ездят. Тут, брат, учителя необычные… Я, правда, и сам всего две недели как хожу на занятия… Но уже кое-что раскумекал…

Бабушкин провел Петра в канцелярию, там его записали, и оба слесаря направились в класс.

В коридоре мимо них прошел высокий, здоровенный мужчина; под синей сатиновой косовороткой, обтягивающей его грудь и плечи, легко угадывались литые мускулы. Он был очень красив: смелое, открытое лицо, ясный взгляд и широкая, веером, борода.

— Тоже слесарь, вроде нас, — шепнул Петру Бабушкин. — Зовут Шелгуновым. Ну и жадный до чтения мужик!.. Увидит новую книгу — как клещ вопьется… Одну вечернюю школу он уже осилил. Да ему, вишь ты, мало. Теперь к нам заладил… Не как некоторые..

Вскоре Бабушкин и Петр уже сидели за одной партой.

Петр удивленно озирался. В классе, аккуратно разложив перед собой тетрадки и книжки, сидели усатые, бородатые мужчины. Некоторым из них было лет по тридцать, а двоим — даже под сорок.

«У них уже у самих дети в школу бегают. Поди, за этими же партами сидят, — улыбаясь, подумал Петр. — Ну и дела…»

— Сейчас будет география, — шепнул товарищу Бабушкин. — Учительшу зовут Надежда Константиновна. Я ее еще в прошлое воскресенье заприметил… Ух, и смелая… Даром что женщина!

В класс вошла девушка, худощавая, с узлом волос на затылке, немного бледная, в черной юбке и простой белой блузке с длинными рукавами.

Самыми заметными на ее лице были глаза — большие, серые, чуть выпуклые, они спокойно и внимательно оглядывали класс и, казалось, сразу все подмечали и вбирали в себя.

Она велела ученикам открыть учебники Баранова на той странице, где нарисована карта России, вся густо испещренная маленькими значками — треугольниками, квадратиками, звездочками, кружочками.