Товарищ Чикатило

Тогда, в Шахтах, все было проще: какие еще нужны улики, какие свидетели, когда есть вполне подходящий кандидат в убийцы, надо только нажать немного – и он заговорит. Нажали, заговорил. Еще на ком-то сошлись странные обстоятельства? Посмотрим: партийный товарищ, можно сказать, интеллигентный, очки, дипломы, солидная служба… Нечего и время на него тратить. Какая сейчас задача? Спихнуть дело в суд и забыть. И получить премию. Расстреляют – хорошо: нет человека – нет проблем. А если выйдет ошибка, то мы тоже не святые. Потом разберутся, поправят. А не разберутся – этот парень, Кравченко, тоже не сахар, он уже один раз от расстрела ушел, авось и во второй раз уйдет.

Может быть, они рассуждали не совсем так. Или совсем не рассуждали – держали нечто такое в подсознании. Все мы дети своей эпохи и заложники господствующей идеологии. Жила бы страна родная, и нету других забот… И что такое жизнь отдельного человека по сравнению с грандиозными целями, стоящими перед нашим обществом!

По поводу незаконного обвинения и осуждения Александра Кравченко Российская прокуратура уже возбудила уголовное дело. Перед матерью извинились за то, что ее сына расстреляли по ошибке; извинились ли перед женой и ребенком, встречались ли с ними вообще – не знаем. Знаем доподлинно, ибо было при нас, что руководитель следственной бригады Исса Костоев оставшуюся жизнь обещал потратить на то, чтобы наказать виновных и восстановить справедливость.

Но это только одно страшное последствие давней ошибки. Другое – страшнее, ибо оно повторялось многократно.

Тогда, в декабре семьдесят восьмого года, мелкий пакостник с высшим образованием, шлявшийся по школьным туалетам в надежде чего подсмотреть, а при случае и залезть в трусы малолетке, стал убийцей. Он почуял запах крови. Понял, что для удовлетворения его похоти нет ничего лучше крови. Что он возбуждается от крови и от нее же получает наслаждение.

Но главное, что он понял тогда: глупость, будто наказание неотвратимо. Выдумка для простаков, лозунг для невежественных. Человеку умному, тонко организованному, с необычными желаниями можно и должно получать удовольствие сообразно его натуре и без дурных последствий.

Только не следует торопиться. Надо ждать подходящего момента.

Следующую жертву он изнасиловал и убил два с половиной года спустя.

Глава VII Страшные находки, тщетные поиски. 1981–1984

Ростов-на-Дону, как и многие другие русские города, выросшие на берегах больших и малых рек, тянется довольно широкой полосой вдоль одного речного берега. Так безопаснее: по меньшей мере с одной стороны город защищен от внезапного нападения. А с трех других можно возвести стены и сторожевые башни. Их остатки есть, конечно, и в Ростове, на бывшей его окраине, а ныне – почти в самом центре. Оттуда, с верхних этажей домов, видна широкая река, к которой сбегают большие и малые здания, а за рекой – идиллический сельский пейзаж: поля, рощицы, водоемы…

Левый берег Дона, место загородное, пляжное и прогулочное, хотя пути-то всего – мост перейти, ростовчане называют странным словечком, вызывающим у приезжих улыбку: Левбердон. Послеоктябрьская склонность к аббревиатурам, все эти наркомпросы, межрабпомы, коминтерны и предместкомы не миновали городскую топонимику. И вроде не такой уж большой выигрыш во времени произношения: что тебе левый берег Дона, что Левбердон. Однако привыкли, и ухо ростовчан это диковатое слово не режет. Пусть будет Левбердон.

В лесопосадках на Левбердоне, рядом с кафе «Наири», в полусотне метров от дороги с оживленным движением, 4 сентября 1981 года был найден полностью обнаженный труп молодой девушки. Тело было прикрыто июльскими газетами – столичной «Правдой» и местным «Комсомольцем».

Люди из уголовного розыска тут же прочесали местность вокруг. Они без труда обнаружили разбросанную женскую одежду: красную кофту, платье, изодранное белье. И еще – полутораметровую палку со следами крови.

Это было убийство из тех, которые называют зверскими. Бесчисленные ссадины и кровоподтеки по всему телу, правая грудь без соска, страшные разрывы в низу живота, появившиеся, по заключению экспертизы, уже после смерти. И во влагалище, и в прямой кишке – кусочки дерева, от той самой окровавленной палки. Смерть же наступила немного раньше, от сдавливания шеи руками.

Ее личность установили довольно быстро: Лариса Ткаченко, шестнадцати лет, учащаяся ПТУ. В день, когда ее убили, она вместе с соучениками должна была ехать в пригородный совхоз отбывать очередную сельскохозяйственную повинность; редко кому из студентов и школьников удастся избежать этих, не очень обременительных, но и не особенно радостных осенних принудработ. Она съездила домой, в пригородный поселок, за теплой одеждой, вернулась в Ростов, но до училища, откуда автобусы должны были увезти ребят в совхоз, так и не добралась. Товарищи уехали без нее, не очень-то волнуясь. Мало ли что могло дома случиться. А может, решила увильнуть: кому охота задаром вкалывать.

* * *