Товарищ Чикатило

И тут возникает препятствие, на первый взгляд совершенно непреодолимое: алиби. У Александра Кравченко было железное алиби. Стопроцентное. В день гибели Леночки Закотновой, в шесть вечера, когда девочка, по показаниям Гуренковой, была еще жива, он пришел домой прямо с работы трезвый как стеклышко. Тому есть два свидетеля: жена Александра Кравченко и ее подруга. Обе дали свои показания независимо друг от друга, сговориться между собой и с Кравченко никак не могли. После таких показаний остается только принести извинения за незаконное задержание и немедленно выпустить.

Нет для советской милиции такого алиби, которого нельзя обойти.

По надуманному обвинению в краже — у соседки пропало сушившееся белье — взяли жену Кравченко и стали трясти: будешь стоять на своем — пойдешь в зону. Хорошо еще, если за кражу, а то и за соучастие в убийстве. Что-то ты подозрительно убийцу покрываешь… есть у твоего мужика алиби, нет его, все едино — он убил девчонку, больше некому. Ему не впервой. Будешь упорствовать — сделаешь ему только хуже. За добровольное признание ему жизнь сохранят, как сохранили в прошлый раз. Отсидит и выйдет, вернется к тебе, дура, а будешь стоять на своем — его шлепнут, как пить дать шлепнут, ребенок без отца останется. Подумай, дура, о ребенке, если о муже подумать не желаешь.

Примерно таким был набор аргументов, с которым милицейские сыщики подступили к жене Кравченко. Кто и что мог ей посоветовать? Какой адвокат, если до самого недавнего времени не допускался он к процессу до окончания следствия? А уж при задержании, когда следствие еще и не начиналось, об адвокате бессмысленно было и заикаться. Это вам не зарубежный детективный роман, в котором полицейские, схватив человека, произносят заговоренные слова «Миранда — Эскобедо», что означает ссылку на прецедент, на решение Верховного суда, согласно которому представители власти обязаны напомнить задержанному, что всякое слово, им сказанное, может быть истолковано против него, что он вправе не отвечать до прихода своего адвоката, а если своего адвоката нет, но он нужен, то бесплатно предоставят казенного. И там, надо думать, в полиции не ангелы работают, и там с этими Эскобедо, судя по разрозненным сведениям, не всегда носятся как с писаной торбой. Однако есть опора на закон. Надежда на справедливость.

Жену Кравченко после допросов не домой отпускали, к ребенку, а отправляли в камеру, по сравнению с которой и хибара в Межевом — что твой дворец.

И женщина сдалась. Да, муж пришел домой не в шесть, а полвосьмого, сказала она. И не трезвый как стеклышко, а изрядно выпивши.

Что и требовалось доказать. А к тому белью, оказывается, она никакого отношения не имеет. Извините за недоразумение.

Теперь пришла очередь подруги. Пришить ей кражу ну никак не получалось. За что же взять? Наивный вопрос: за лжесвидетельство. Тут логика еще проще, чем у мисс Дулитл. Жена Кравченко отказалась подтвердить алиби мужа, а ты на нем настаиваешь, значит, лжешь, иными словами, пытаешься ввести в заблуждение правоохранительные органы и тем самым сознательно покрываешь убийцу. За это у нас в кодексе есть статья. По ней и сядешь.

Трое суток женщина держалась. Трое суток провела в кутузке, отказываясь называть белое черным. По закону подозреваемого могут задерживать, не предъявив обвинения, сорок восемь часов. На сорок девятом обязаны выпустить.

Пошли четвертые сутки — не выпускают.

От беспомощности, от ужаса женщина потеряла голову. И отступилась от своих показаний. Ничего не знаю, ничего не видела. Спасибо, сказали ей, распишитесь вот тут и вот здесь. И выпустили.

Было алиби да сплыло.

Теперь можно было приниматься за Александра Кравченко.

Ему первым делом прямо сказали, что лучше признаться во всем, тогда, глядишь, до вышки дело не дойдет. Он честно недоумевал — в чем признаваться? Не то что не убивал — девочку в глаза не видел. Он и не волновался особенно, настаивал на алиби. Есть же свидетели, видели, когда он с работы ушел, когда дома появился.

Он не знал еще, что никакого алиби у него уже нет. Следователь давил — он умел это делать. Кравченко стоял на своем. Первый сокрушительный удар ему нанесла жена, когда на очной ставке показала все, что ей было велено. Второй удар он получил в камере, и не один, а десятки — нешуточных, хорошо поставленных, по голове, по ребрам, по почкам, в пах, куда попало. Бил его здоровенный уголовник, которого ради этого специально подсадили к Александру.