Товарищ "Чума"#3

Голова разламывалась, горела щека, и еще отчего-то пульсировали кончики пальцев на левой руке. Чумаков поднес их к глазам, и с удивлением обнаружил, что они посинели, а ногти так и вообще залило «чернотой». Только сейчас он вспомнил, что именно этой рукой тянул на себя стол, когда прогремел взрыв. Вот и «отбило» пальцы, словно в детстве, когда он не успел выбросить и держал в руках разорвавшуюся петарду.

Солдаты вывели их Кремером на улицу и проводили до расположения санитарной службы. К этому моменту пострадавший от взрыва слух частично восстановился, и Чумаков услышал, как оберст-лейтенант во всю глотку материт партизан, каким-то образом умудрившихся так выдрессировать ворон.

Однако, на этот счет у Ивана были определенные сомнения. Птица, на его взгляд, действовала уж очень разумно. Надо быть просто гениальным дрессировщиком, чтобы научить ворону таким «фокусам». Хотя, всё конечно может быть.

— Данке, Михаэль! — прекратив ругаться, произнес Кремер, когда за него взялись медики санитарного батальона. — Ты спас мне жизнь, и я перед тобой в неоплатном долгу!

— Не стоит благодарностей, Фриц! — поморщившись, когда один из эскулапов принялся обрабатывать поврежденную осколком щеку, произнес Чумаков. — Ты на моём месте поступил бы так же…

— Вообще чудо, что мы выжили и почти не пострадали! — возбужденно перебил его оберст-лейтенант. — Нас вообще должно было насмерть посечь осколками… И благодарю Деву Марию, что ты оказался настолько быстр… Но скажи мне, как? Как эти ублюдки сумели так выдрессировать эту чертову ворону?

— Я не знаю, Фриц, — пожал плечами разведчик, — со мной такое впервые. А что вообще произошло? Ну, там, на улице? — уточнил он. — До того, как нас едва не размазало взрывом я слышал выстрелы.

— Сейчас разберемся… — произнес оберст-лейтенат, зашарив взглядом по сторонам. Завидев неподалеку знакомую физиономию солдатика родом из «Комариной церкви», он крикнул:

— Тухель! Тухель, ком цу мир!

Солдатик резво подскочил к командиру:

— Яволь, герр…

— Оставь! — отмахнулся Кремер. — Быстро докладывай, чего там у нас приключилось? Кто стрелял?

— Так это, герр оберст-лейтенант, тут такое дело… — замялся Тухель, не зная, как сообщить начальству не очень хорошие новости. — Парни-механики из ремонтной роты отчего-то сцепились с танкистами второго батальона. Устроили заварушку, в которой кто-то и пальнул сгоряча…

— Хочешь сказать, что никакого нападения партизан не было? — сурово сдвинув брови, рыкнул Кремер. — И мои бойцы сами себя постреляли? Да ты с ума сошел, Тухель? Может, это они и мне в окно гранату забросили?

— Никак нет, герр оберст-лейтенат! — испуганно проблеял солдатик, втягивая голову в плечи. — Да вы сами идите, да посмотрите…

— Ты меня учить будешь, Тухель? — ядовито поинтересовался Кремер. — Да ты у меня из нарядов не вылезешь…

— Там еще это, герр оберст-лейтенант, — произнес Тухель, — эти сумасшедшие итальяшки-монахи какую-то тварь сетями выловили. Акурат возле потасовки наших парней…

— Какую еще тварь? — Брови оберст-лейтената удивленно поползли вверх. Он даже о боли забыл, и медик, ковыряющийся в ране, улучив момент, выдернул из плеча Кремера осколок гранаты. — Scheiße! — чертыхнулся оберст-лейтенант.

Но надо было отдать должное его стойкости, несмотря на все свои недостатки, Кремер был настоящим стойким солдатом, крови он абсолютно не боялся и боль терпеть умел.

— Что еще за монахи, Фриц? — Чумаков удивленно посмотрел на Кремера. — Да еще и макаронники? Для чего они здесь? Или у нас полковых капелланов[1]-немцев уже на всех не хватает?

— Так в том-то и дело, что я сам просто офонарел, когда к нам прибыл целый отряд этих «itaker»[2] в монашеских сутанах. И прогнать ни-ни — распоряжение самого рейхсфюрера! Говорят, что Гиммлер их специально у дуче Муссолини выпросил. Только за каким чёртом, я так и не понял? Так что там за тварь они выловил, Тухель? — вновь принялся расспрашивать солдата Кремер.

— Так это… — задумался Тухель. — Сам-то я не видел, но парни шепнули, что уродливый такой, что наш кобольд из сказок. — Башка большая, а пасть — так просто огромная! С вот такенными зубищами в три ряда! — возбужденно затараторил он, обрадовавшись, что командир забыл о наказании. — Одноглазый, горбатый, и ручищи, словно у обезьяны до самой земли…

— Это тебе всё парни рассказали? — как-то вкрадчиво поинтересовался Кремер, которому санитар уже заканчивал бинтовать зашитое плечо.

— Ну, да… — Не догнав в чём подвох, согласно кивнул головой солдат.

— У тебя что, других дел нет, Тухель? — неожиданно заорал оберст-лейтенант, забрызгав слюной не только рядом стоящего санитара, но и самого шутце. — Ты только и можешь, что слухи собирать! Пшёл вон, Dummkopf! Потом с тобой разберусь! — продолжал неистовствовать Кремер.

[Dummkopf — дурак (нем.)]

Тухеля словно ветром сдуло, дослушивать угрозы высокого начальства он явно не хотел. Чумаков так и не понял, чем было вызвано подобное поведение оберст-лейтенанта, но, видимо, «наболело». Пока Кремер бесновался, медики уже успели зашить и обработать глубокий порез на лице самого Ивана.