Товарищ "Чума"#3

— Вот, держи, Ваня! — Я вытащил из кармана приготовленный загодя защитный оберег, предотвращающий действие пагубной магии злыдня.

— Что это? — удивленно произнес он, крутя в руках неказистую поделку, связанную в сложный узел из подручного «мусора» — ниток, мелких костей и перьев.

— На шею надень, и носи под одеждой, — ответил я. — Это специальный знак для моего помощника, что ты свой. Без этой штуковины он и тебя порвет, стоит его только освободить…

Ну, а что я ему на этот счет должен сказать? Типа: это магия, дедунь? Так он мне сразу и поверит, ага. Он у меня атеист-коммунист до мозга костей. Тут надо действовать с осторожностью, чтобы отторжения не вызвать. А вот когда он уже и сам поймет, как в той песне поётся, что мир не прост, совсем не прост — вот тогда мы с ним по-другому уже поговорим.

— Да как он его под одеждой-то увидит? — продолжал задавать «неудобные» вопросы дед. — Или он у тебя рентгеновским зрением обладает? — едко усмехнулся Чумаков-старший.

— Ты меня прости, Иван, но даже у тебя куда больше одного органа чувств, — спокойно парировал я. — Чего ты на одном зрении зациклился? Слух, осязание, обоняние, вкус…

— На вкус он его, что ли, пробовать будет? — Дедуля тоже в карман за словом не полез.

«Главное, чтобы он тебя на вкус не попробовал», — подумал я.

— Согласен, возможно, твой помощник реагирует на запах, — уже вполне серьёзно продолжил дед, даже понюхав оберег. — Просто не вижу других вариантов…

— Эх, Ваня-Ваня! — улыбнувшись, произнес я. — Знал бы ты, насколько могут быть разнообразны органы чувств у животных: это и тепловидение, и эхолокация, и элекро и механорецепции (пропилила же мне в своё время мозги наша школьная биологичка)… Ты же вроде в учениках у профессора биологии ходил? Но сейчас читать тебе лекции совсем недосуг, — теперь уже я бросил взгляд на наручные часы, — пора нам! Я еще и не переоделся…

Черт, как я мог забыть? Ведь в партизанском отряде мне подобрали по размеру немецкую форму, в которой я хотел отправиться с дедом «в гости» к фрицам. Мысленно ругаясь и распекая себя за безалаберность, я заскочил в избу, подобрал с пола мокрый вещмешок, и вывалил из него на пол влажную форму ефрейтора вермахта с «пустым» погоном и одной нарукавной лычкой в виде «галочки».

Не без некоторого внутреннего содрогания (хоть я и совершенно не брезглив) я залез в чужую и мокрую одежду, снятую партизанами, скорее всего, с какого-нибудь мертвого фрица. Но маскировка — наше всё, поэтому придётся потерпеть некий физический и душевный дискомфорт.

Переодевшись, я вернулся во двор под навес, где застал шмыгающую носом Акулину с глазами на мокром месте, и Глафиру Митрофановну с сухим, но покрасневшим взглядом.

— Что у вас тут? — мазнув взглядом по расстроенным лицам моих женщин, поинтересовался я.

— Прощались… — пискнула девушка, промакивая слёзы накинутым на плечи цветным платком.

— Прекратили сырость разводить! — сурово произнёс я. — Всё будет хорошо! Это фрицам сегодня не поздоровится! Вот поплачь за них, пока они живы…

— Вот ещё! — «Вспыхнула» девушка, смахивая ладошкой слезы со щёк и разворачивая ссутуленные плечи.

Её крепкая грудь, плотно облепленная подмокшей тканью кофточки, которую она после нашего вояжа по лесу не успела сменить, мгновенно проявила себя во всей красе — напряженными сосочками, набухшими от прохлады. Твою мать! Вот как мне теперь это развидеть? Я ведь только о них теперь всю дорогу думать буду, а они — стоять у меня перед глазами!

Дед за моим плечом одобрительно, но смущенно «крякнул», видимо, тоже высоко оценив пикантную картинку.

— Ну доча, пойдем… — поймав плотоядный взгляд моего старика, произнесла Глафира Митрофановна, обнимая девушку за плечи, и буквально утаскивая её в избу. — Берегите себя, ребятки! — произнесла она на прощание, а Акулинка вновь громко всхлипнула.

— Пошли, — я потянул деда, до сих пор стоявшего с открытым ртом и судорожно сглатывающего слюну, в сторону тропинки, ведущей в лес, — нам нужно в Тарасовку до рассвета успеть! А до него уже совсем ничего…

Некоторое время мы шли молча по лесной тропинке, я — первым, дед — за мной, ступая след в след. Навернуться в темном лесу, ступив не «туда» — это, как нефиг делать. Вот и осторожничал старик. А я, знай себе шпарил, как по освещенному проспекту — с моим ведьмовским зрением мне любая темень нипочём!

— Ром, постой! — негромко окликнул меня старый, не разглядев в темноте нависающую над тропинкой ветку и едва не выколов себе глаз. — Не так быстро! Я как кошка в темноте видеть не умею…

— Извини. — Я немного снизил темп, ведь действительно разогнался не на шутку. Еще угроблю старика ненароком.

— Слушай, а это тоже оно? — спросил дед, когда мы пошли дальше, но теперь уже я посматривал через плечо на деда, проверяя, чтобы не отстал в темноте. Так-то действительно в лесу хоть глаз коли. Да еще и всё небо затянуто грозовыми тучами — ни луны не видно, ни звёзд.

— Ты о чем? — не останавливаясь, уточнил я.

— Ну… об этом… секретном чудо-оружии, — пояснил Чумаков-старший. — Это с его помощью у тебя такое зрение?