Товарищ "Чума"#4

Что ж, пусть подумают там, в Москве, а мне сейчас было совсем не до этого. После ухода партизан на меня навалилась какая-то жуткая слабость, что я едва-едва на ногах держался. Поэтому, открыв с помощью слова лесную чудо-тропинку, я поковылял к родному дому.

Однако, с каждым пройденным шагом моё самочувствие ухудшалось. Мне казалось, что я горю прямо изнутри. Возникший из воздуха злыдень, постоянно незримо находившийся возле меня, успел подхватить меня под руку, не дав свалиться на землю.

— Беда, п-пратиш-шка Ш-шума! — обеспокоенно произнес он. — Ты с-сеп-пе ф-фс-се каналы с-силы с-спалил! С-силовая х-хоряш-шка у теп-пя наш-шалас-с-с…

[1] Дранг нах… — по-немецки «натиск на…». ГГ перефразировал известную немецкое высказывание- «Дранг нах остен» («Drang nach Osten» — «Натиск на Восток»), возникшая еще в раннем средневековье германская экспансионистская концепция колонизации восточных земель, первым проводником которой стал Карл Великий (742–814). В IX-X вв. главным направлением захватнической политики германских князей было австрийское. Позже насильственной колонизации подверглись северо-восточные земли славян. Император Вильгельм II (1859–1914) распространил традиции своих предшественников на Ближний и Средний Восток, а также на Сев. Африку.

Глава 4

Как меня тащил до дома Лихорук, я уже весьма смутно помню. Но злыдень отлично с этим справился, да и чудесную тропинку я успел открыть. В общем, сдал он меня с рук на руки Глафире Митрофановне и Акулинке, которые и затащили меня в избу, уложив на кровать. И ничем больше помочь злыдень был не в состоянии, даже силой поделиться не мог — её и у меня хватало, так что резерв трещал по швам.

Прана тоже была мне пока не нужна — ведь эта болезнь, как мне потом объяснила на пальцах мамашка, была чисто магического свойства, хоть и серьёзно влияла на моё физическое состояние. Но чисто «технически» я был жив-здоров. Вот такой парадокс.

А вообще, «силовая горячка», как её обозвал мой одноглазый братишка, или «лихорадка Сен-Жермена[1]», как поименовала её Глафира Митрофановна, влияла не на физическое тело, а как раз на духовную составляющую — на энергопроводящие меридианы и взаимные связи между «органами» всей магической системы, включающие в себя источник и резерв.

Но они же влияли и на ауру, которая, собственно, и влияла уже и на моё самочувствие. Первым из колдунов-магов-ведьмаков, как утверждала Глафира Митрофановна, такое состояние, или магическую болезнь, подробно изучил и описал тот самый весьма известный по легендам даже «простецам», алхимик и оккультист Сен-Жермен.

Даже я в своем времени кое-что почитывал из его «приключений», считая их досужей выдумкой. А оказывается, он на самом деле был крутым магом, в отличие от другого графа-проходимца, которого все знают под именем Калиостро. И, как оказалось, именно Калиостро был самым известным плагиатором Сен-Жермена.

С Калиостро все ясно. Его настоящее имя — Джузеппе Бальзамо, родился он середине 18-го века в Палермо в семье торговца сукном. Сызмальства отличался пристрастием к мошенничеству, и ни к какой настоящей магии отношения не имел. У него даже задатка не было — просто ловкий аферист. Хотя закончил он плохо — в лапах инквизиции, где умер в подземелье замка святого Льва, куда его заточили как еретика и обманщика.

Всё это между делом мне поведала мамашка, когда начала уточнять анамнез[2]. Она буквально ошалела, когда я признался, что только за одну битву поднял свой чин просто на неимоверную высоту — подпрыгнул на три чина сразу. И суммарно за столь короткий промежуток времени перевалил за шесть вед. О таком быстром возвышении Глафира Митрофановна никогда не слышала.

— Чтобы кто-то за несколько дней преодолел дистанцию в шесть вед… — бурчала она вполголоса, до сих пор находясь в шоке после моего заявления, — это просто немыслимо! Ты понимаешь, что натурально мог сгореть, а не только энергетические каналы спалить к чертям собачьим? — терзала она меня, попутно замеряя температуру, слушая дыхание, и еще проделывая массу всяких «медицинских операций».

— Чего там у меня с ними? С каналами этими? — с трудом ворочая языком, осведомился я, постепенно понимая, что совершил нечто немыслимое с её точки зрения.

— Я-то не вижу, но могу предположить, — ответила Глафира Митрофановна, — ничего у тебя от них не осталось! Ошметки одни! Надо же было додуматься, такую энергию сквозь совершенно неподготовленный организм пропустить! — продолжала она меня распекать. — Ты в школе учился? — неожиданно поинтересовалась она.

— Не помню… Наверное, учился… — ответил я, памятуя о собственной амнезии.

— Тогда попытайся физику вспомнить, горе ты моё, луковое, — с неожиданной нежностью произнесла она, — отчего нагреваются электрические провода.

Она мне что, в таком состоянии экзамен по физике решила устроить? Я бы еще понял, если бы по биологии — она ж, как-никак, врач. Причём здесь электрические провода? Голова у меня соображала плохо, перед глазами всё кружилось, но на вопрос мамашки ответ я знал.

— Это значит, что питающий кабель не справляется с нагрузкой.