Товарищ Джедай

Два, слившихся в один, взрыва…

И… Белов, стоящий около нашей машины, держащий поднятые руки вверх раскрытыми ладонями вперёд! Это что… это он сделал так?? Но как??

Мгновение и неведомым чудом держащиеся на этой… невидимой стене пылающие обломки пары немецких самолётов… медленно сползающие по ней… повинуясь резкому взмаху разведённых в стороны его рук, летят и обрушиваются по обе стороны от дороги. Там, в лесу справа, раздаётся ещё один взрыв.

У меня пропадают последние сомнения в том, кто свершил то, что я только что видел своими глазами.

Похоже, называющий себя Андреем Беловым не преувеличивал, когда говорил, что то, что я видел… — лишь часть… как он там сказал?

«…скрывается нечто намного большее. Я бы сказал… беспредельное.»

Да кто он такой?

* * *

Мы с шофёром и Белов в молчании собираемся около своего авто.

Впереди, на одной из машин ехавших впереди пограничников, от пулемётных очередей истребителя по открытой полуторке — пятеро убитых, машина разбита. Пограничники, с нашей помощью, сгружают тела погибших. Трое забираются во вторую машину, помогая двум перебинтованным раненым. А двое остаются. Они хотят похоронить своих…

Мой невысказанный вопрос «что это было? Там, с самолётами?» давно умер на моих устах. Я не задал его. Белов успел первый:

— Я же говорил вам, что не враг. Вот зачем мне ехать к какому-то Цанаве?

Из следовавшей с небольшим опозданием за нами машины начальника управления НКВД Фукина вылезает он сам и, подбежав к нам, спрашивает меня:

— Жив?

Киваю ему. Едем дальше…

* * *

В лучах заходящего солнца мы въезжаем в Волковыск. Похоже, судя по продолжающимся пожарам, его бомбили сильней, чем нас. Или тут вообще не было прикрытия?

Здание райотдела НКГБ, где мы планировали остановиться на ночь, разбомблено. Трупы погибших сотрудников, разбросанные и раздуваемые ветрами секретные документы. Никого нет.

Мы с шофёром собираем документы, а Белов помогает нам. Разводим костёр, я приказываю сжечь. Мой новый «сотрудник», который, возможно, спас нам троим (и не только? На дороге был много кого…) недавно жизнь, молча выполняет указания. На его лице, в отблесках костра ничего не возможно прочесть. Бумага горит быстро. Мы топчем костёр. В открытом гараже райотдела находим бочку бензина, заправляем машину и едем дальше.

Я думаю о своей семье. На полуторке, вместе с семьями Сотикова и Юрина, мои ещё в первый день войны были отправлены в Минск. Тревога за них грызёт меня. Особенно за страшего сына Гелика, который отдыхал в пионерском лагере в Друскининкае в соседней Литовской ССР…

Преодолев смятение и тяжёлые думы, я постарался разговорить Белова, продолжавшего молча смотреть в окно. Человека надо подмаслить. Сказать ему приятное… и узнать побольше про него.

— Товарищ Белов… теперь я верю вашим словам, тем, которые про… «убивать оккупантов».

— Это о-о-о-чень хорошо… — с не совсем понятной, но язвительной интонацией отвечает тот.

Вот как с таким говорить? И ведь точно знаю, что никогда не думал, что есть человек, способный… остановить… обрушить… взорвать пару летящих над ним самолётов.

Руками? Чёрт, да как он так делает? Что за колдовство такое?

— …Что за колдовство такое?

Только сейчас понимаю, что сказал это вслух.

Белов, слегка повернувшийся ко мне, ничего не отвечает и снова отворачивается к окну.

Скорость нашего движения становится совсем мала. В неверном свете фар мы то и дело объезжаем разбитые и уже догоревшие днём машины и повозки. Уже не первый раз нам попадаются трупы лошадей и людей.

— Товарищ майор госбезопасности, может, съедем в сторону где? Свет выключим, а то… неровен час — осторожно уточняет мой шофёр.

Задумавшись на секунду над дельным предложением и нащупав свой пистолет, я соглашаюсь.

И замечаю, что Белов что-то шепчет. Молится он, что-ли? Странный тип он всё таки. Колдун какой-то. Или верующий.

— Колдуешь или молишься, товарищ Белов? — как бы в шутку спрашиваю его я, когда мы съезжаем с трассы на проселок. Шофёр гасит свет и мы остаёмся в полной темноте.

— Литанию повторяю. Ещё медитирую. Точнее, пытаюсь.

— Литанию… Меди… тируешь? Это как?

— Вам незнакомо это слово? Оно из… пожалуй, философии. Пытаюсь отстраниться от внешнего и почувствовать происходящее глубже. Как-то так.

— Не очень понятно.

— Забейте.

— Забейте?

— В смысле «наплюньте», это мне надо.

— Ладно…

Действительно, как чокнутый ведёт себя. Как тут… отстраняться от внешнего? В оба сейчас глядеть надо. Поспать тоже надо бы.

— Кто первый подежурит? Покемарить бы неплохо было… — произношу я, обращаясь к Белову у шофёру.

— Можете оба спать спокойно, я совмещу медитацию с дежурством на всю ночь… если доверяете. С рассветом разбужу. — замечает Белов.

— Вы где спали то, эти две ночи? — заметил я как бы невзначай, решаясь на то, что задумал чуть ранее.

— В медитации и провёл. На улице… нормально отдохнул, ноги под себя сложил и… по волнам великой силы качался.

Он то ли придуривается, то ли издевается. Опять про какую великую силу чешет.