Товарищ фюрер

– Срочное сообщение от фельдмаршала Геринга. Полчаса назад принята радиограмма от командира 2-й парашютно-десантной бригады полковника Ойгена Мандля. Аэродром у Гастингса захвачен в исправности. Командующий начал переброску на него посадочных батальонов 3-й бригады, что ждет в полной готовности в Булони. В благоприятном случае могут быть переброшены части егерей «Эдельвейса».

«Дело доброе. – Сон моментально схлынул, будто его и не бывало. – Еще бы – в первые же часы запросто захватить аэродром и раскрыть… Нет, какое там раскрыть, пинком вышибить „воздушные ворота“. Хотя с таким определением он погорячился, но „калиточка“ уже есть.

А сие весьма неплохо. Правда, с одной площадки проку немного, тех же горных егерей придется два дня перевозить, ибо слишком мало осталось транспортных „юнкерсов“.

Но тут главное добрый почин, а там и на других участках, глядишь, и дело тронется. Хотя надежды маловато, может, только на успех 1-й бригады у Фолкстоуна, ведь на западном направлении сброшены лишь отдельные батальоны…»

– Лед тронулся, господа присяжные заседатели…

– Что вы сказали, мой фюрер, прошу меня великодушно простить? Это на русском языке? Вы делаете поразительные успехи в изучении столь трудной речи!

– Не льстите мне, Шмундт, – Андрей пожал плечами. – Всего три месяца только. А это доказывает, что между германцами и славянами много общего. И главное, предки – легендарные готы!

– Да, мой фюрер! Вы правы!

Шмундт покладисто согласился, за это время, хоть и после коротких дискуссий и некоторого колебания, полковник воспринял новую точку зрения на национальный вопрос.

Более того, по собственной инициативе покопался в родословных германских генералов и, к своему великому удивлению, выяснил, что у доброй половины имеется в жилах славянская кровь, а десятая часть так вообще носит соответствующие фамилии, пусть и германизированные.

Да что там генералы вермахта – великий Гете имел своим дедом лужицкого серба. Это неожиданное открытие настолько потрясло главного адъютанта от ОКВ, что тот сразу и безоговорочно перешел на новые расовые позиции. Хорошо себя чувствовать наследником легендарной Гипербореи!

Впрочем, многие генералы и офицеры, увидев некоторый отход от расовой людоедской теории, в пику нацистам, охотно поддержали новые веяния, хотя и идущие от главкома люфтваффе.

Рассудили вояки просто и незатейливо – хоть толстый Геринг и нацист, но все же свой брат военный, летчик-ас Великой войны и кавалер «Пур ле мерите», самой значимой в то время награды. Сейчас он вообще целый фельдмаршал и главнокомандующий грозных люфтваффе.

Вот тут даже Гиммлера проняло: обер-палач рейха всполошился, быстро прибежал с доносом и своими соображениями по этому поводу, вот только поезд со станции уже уехал…

– Да, Шмундт. – Родионов одернул себя за ненужные воспоминания и довольно нейтральным голосом спросил: – А что делает сейчас фон Белов? Почему не передал мне это сообщение от своего главкома? Ведь он заходил ко мне совсем недавно.

– Я его отправил спать, он очень устал. – Шмундт ответил очень быстро, и Родионов мысленно усмехнулся: «А ведь вы карьерист, батенька! Сами решили добрую весть передать и лавры за нее себе прибрать. А если бы была худая, то соответствующий адъютант бы пришел». Но сказал полковнику совсем другое:

– Спасибо за добрые известия. Идите отдыхать, это мой приказ.

Однако не успела закрыться за главным адъютантом крепкая дверь, как буквально тут же зашел фрегаттен-капитан фон Путткамер с весьма вытянутым и побледневшим лицом, цепко сжимая чуть дрожащими пальцами белый листок радиограммы.

– Мой фюрер, у меня дурные новости…

Фолкстоун

Моторизованный батальон, в котором должна была действовать разведывательная рота гауптштурмфюрера Курта Майера, но с минимумом положенных по штату автотранспортных средств, которые в принципе и не нужны в первый день операции, высаживался во второй волне десанта.

Внешне офицер скрывал рвущуюся наружу радость. Уцелели в морском бою ночью, миновали снаряды и острый форштевень английского эсминца, да и тут откровенно повезло. Ведь мало приятного рваться первым на этот берег, что ощетинился огнем.

Куда бы Майер ни бросал свой взгляд, везде были видны следы короткого, но ожесточенного боя.

К берегу приткнулись два штурмовых бота, превращенные в груды искореженного металла. Рядом, на прибрежном песке, лежало несколько тел в форме морской пехоты кригсмарине, на которые время от времени накатывала волна.

Чуть в стороне, на крутом спуске, застыл закопченный корпус малого панцера. У Pz-I была продырявлена насквозь пулеметная башенка, над которой свесилось изрешеченное тело танкиста – ветерок трепал окровавленные белокурые волосы.

Англичане стреляли практически в упор, из-за каменной кладки, ограждавшей набережную. Их двухфунтовая противотанковая пушка лежала на боку, перевернутая взрывом, раздвинув так в стороны станины, будто она проститутка, ждущая клиента.

– Как вам оно!

Майер хмыкнул с нескрываемым удовлетворением – внезапное огневое воздействие германского броненосца, судя по всему, оказалось для островитян шокирующим.