Товарищ фюрер

– Их Черчилль может сейчас заключить почетный мир, пока мы не дошли до Суэца, а русские не рванулись в Индию. А потом будет поздно. Когда красноармейцы дойдут до Инда, то ты сам знаешь, насколько в тех землях любят надменных «белых сахибов». Так что поторопись, Люк, я долго торчать в этих песках не намерен!

– Яволь, майн герр!

Люк улыбнулся сам себе – как ни странно, но воевать не было ни малейшего желания, ведь его ждет невеста.

Потом будут дети, и он дождется внуков, которым и расскажет, что такое война, ибо всем сердцем сейчас желал только одного – чтобы в будущем люди не знали и не желали, что такое проливать кровь в угоду политикам. Ведь мир сам по себе есть великое счастье, которое нужно бережно хранить…

Вместо эпилога

Москва, 3 октября 1993 года

– Хороший комментатор! Все понятно даже мне, хотя я русским языком владею не совсем хорошо!

Молодой парень, белобрысый, лет двадцати пяти, в черной спортивной куртке на молнии с эмблемой «Адидас» поднялся с кресла и сладко, как сытый и довольный кот, потянулся.

Солнечный луч отразился от серебряного значка в виде черепа, прикрученного на груди, под черно-красной ленточкой.

– Не прибедняйся, Курт, тебе не идет!

Андрей Родионов мотнул головою, не соглашаясь с давним приятелем, русская речь которого была хорошо понятна, намного лучше того немецкого, на котором он сам говорил.

– Давай пивка тяпнем за встречу?! Еще будешь?

– Я, я, – мгновенно осклабился Курт Майер и лихо, в один прием, вскрыл две бутылки «Жигулевского».

Они уже поглотили по литру, смотря увлекательный матч за третье место «Славянского Кубка», забыв про все на свете и отложив все расспросы на перерыв.

Майер весь чемпионат «проболел» в Петербурге, где свои матчи играла сборная Германии, а Родионов и так жил в Москве, где играла сборная России, в общежитии педагогического института, в котором учился.

И только Андрей собрался посмотреть по телевизору прямую трансляцию игры за бронзовые медали, как в комнату ввалился дружище «Панцер Майер», с которым он познакомился восемь лет назад в Братиславе, на таком же «Кубке», но не на матче, а в массовой драке с поляками.

Такая уж была традиция – гонористые паны задирали по очереди то немцев, то русских, но огребали от союзников, что всегда выступали плечом к плечу. С той поры переписывались, пару раз встречались, и отношения стали если не дружескими, то по крайней мере добрыми приятельскими.

Потом четыре года не виделись: оба отдавали свой воинский долг, один в панцерваффе, отчего и получил прозвище, а другой в пластунском батальоне.

– Вижу, танкистом служил?

Андрей ткнул пальцем в «тотенкопф» – такой значок ни один немец просто так не наденет, мигом за шкирку возьмут самозванца. Это у них в рейхе строго, сам видел, когда туда ездил.

– Панцер-гренадер, их бин… зовут у вас мотострелком.

– А Железный крест, – Андрей показал взглядом на ленточку, – в Африке получил, не иначе? Больше ваши нигде не воюют!

– Ага, в «Юго-Западной», или Намибии, как ее иначе называют. Африканесы на своих «рателях» в пустыню заехали, но мы им дали, как это – прикурить. Я с панцерфауста один сжег, вот крест и получил. Обер-лейтенант фон Люк представление написал, а дед у него знатный, до сих пор влиятелен – лучшим офицером самого фельдмаршала Роммеля был. Вот и уважили меня в рейхе. Прозит!

– Прозит! – Андрей поднял бокал и припал губами к пенному напитку, холодному и шипучему.

Хорошо-то как! Жаль, только закусить было нечем – холодильник пуст, а до стипендии два дня осталось. Повезло, что к полуфиналу еще деньги остались, и он купил ящик пива.

– Вижу, и ты здорово служил! – Курт показал на висящий на стене зеленый пятнистый берет с эмблемой в виде скрещенных казачьих кинжалов. – В пластунах?! Вы и егеря – элита, что в России, что в нашем вермахте. А форма где? Дай посмотреть?!

– В шкафу, и обычная, и полевая, я же казак на льготе, а потому все в наличии под рукою держать обязан!

Андрей указал на шкаф, и Майер, как и все немцы, чрезвычайно дотошный к воинской оснастке, живо рванулся к стенной дверце, открыл ее и, цокая языком, недолго рассматривал обмундирование. Вернулся к столу очень задумчивый, расстроенный даже, бросил на друга завистливый, однако восхищенный взгляд и поднял бокал пива.

Но продолжал стоять, игнорируя кресло, пришлось подняться и Андрею – выпить за воинское братство – дело святое. Тоста не произносили, хлобыстнули одним махом, не чокаясь, – помянули павших.

– Ни хрена у тебя «иконостас», – прибеднялся немец насчет языка – сейчас ни малейшего акцента не было. Еще бы ему быть – в их школах русский изучают все поголовно десять лет и даже уроки на нем проводят. – Ты за что «Георгия» получил да Германский крест в золоте и с мечами?

– Ваххабиты в Омане немецких инженеров захватили, янкесы, сучьи дети, и за это заплатили. Мы освободили их всех, только трех пластунов потеряли в том бою, да мне отметину на всю жизнь оставили!

Андрей встал и, не стесняясь, чай, не баба, приспустил штаны – бедро уродовал длинный рубец осколочного ранения.