Товарищ Гитлер. Повесить Черчилля!

Готфриду Леске неимоверно повезло — парашют открылся, а при ударе об воду пилот очнулся. И далее фортуна не оставила его без своей милости, ибо купол не накрыл его сверху, замок не подвел, и летчик, придя в сознание, машинально освободился от лямок подвесной системы. А главное, жилет, славное германское изделие, миновали пули и языки пламени, не нанеся повреждений и дырок, — исправно надулся, удержав летчика на поверхности моря.

Холодная вода обожгла тело, приведя лейтенанта в сознание. Пилот стянул летные очки и попытался оглядеться, выгребая руками. Тюленя из него не вышло, над поверхностью моря он не воспарил, аки прыгающий на льдину пингвин, зато нахлебался соленой воды до тошноты и опять принялся блевать до посинения, чувствуя, что задыхается, а перед глазами разливается темнота забвения…

— Герр лейтенант, как вы себя чувствуете?

Незнакомый голос привел пилота в сознание, и в первую секунду ему показалось, что все, что с ним произошло, был кошмарный сон, а на самом деле он задремал в кабине, при дальних перелетах это обычное дело, и тяжелый бомбардировщик попал в болтанку.

Наваждение тут же схлынуло — то, что Леске принял за полет в грозу, оказалось обычной качкой на неспокойном море, тарахтящий движок создавал шум, а комбинезон заменяла теплота неизвестно откуда взявшихся нескольких одеял, которыми его укутали заботливые спасители.

— Видно, сегодня за вас мать молилась, герр лейтенант. — Рядом с ним присел пожилой моряк в штормовом плаще, задорно задрав шкиперскую бородку с обширной проседью.

— Почему мать? — Готфрид еле пошевелил языком, но спаситель его расслышал и хмыкнул:

— Молоды вы еще для жены, лейтенант. И в забвении, пока мы вас на борт вылавливали, свою муттер все звали. Тут вас, таких бедолаг, полный баркас, все мам зовут. Лишь двое, уже в возрасте, жен своих вспоминают. Так что лежите, герр лейтенант, через пару часов в Кале должны прибыть. А там в госпиталь попадете, война для вас закончилась.

— А мой экипаж? Вы спасли…

— Нет, лейтенант, кроме вас, никого не подобрали, и парашютов на воде не видели. Не расстраивайтесь, их, может, на другие лоханки подняли. Много их тут… Снуют туда-сюда! В проливе сейчас, как в Берлине в час пик на улице, — не протолкнуться!

«Фельзеннест»

— Мой фюрер! Я не боюсь отставки и даже раз подавал вам рапорт, но вы его не удовлетворили…

— Я думаю, господин гросс-адмирал, я совершил ошибку!

Андрей, краем глаза смотрящий за реакцией генералитета, увидел, что лица собравшихся вытянулись от удивления.

Еще бы — отрешать от должности командующего кригсмарине, когда именно от действий флота зависит успех десантной операции.

Вот только Геринг победно улыбнулся, сверкнув глазами, — толстяк явно на что-то подобное и рассчитывал.

«А это, как ни крути, хреново. Умен, собака, кое-что просчитывает махом. Сейчас, когда идет десант, от Редера мало что зависит. За пролив отвечает командование группы ОКМ, а здесь стоит адмирал Шнивинд, который давно на своего главкома клыки точит. Есть и командующий действующим флотом Лютьенс, что сейчас в Исландии шорох навести может. Вот его-то я и назначу, подхватит бразды правления. — Андрей хищно улыбнулся и мысленно поправил себя: — Как только вернется… Если вернется… И победителем, никак не меньше!»

— Я готов немедленно уйти с занимаемого поста, господин рейхсканцлер!

Редер победно задрал подбородок. Гросс-адмирал, на взгляд Андрея, был стопроцентно уверен, что фюрер даст задний ход и спустит его выходку на тормозах.

Определенные основания у него имелись, ибо есть умная мысль, что коней на переправе не меняют. Тем паче на такой, ну очень большой, от двадцати до семидесяти миль.

— Хорошо, я принимаю вашу отставку!

Несмотря на дисциплинированность, впитанную с материнским молоком и окриком фельдфебеля на плацу, среди генералитета прошло еле заметное волнение, как рябь от сильного ветра на затхлом пруду. Но все молчали, ожидая новых слов фюрера, и они тут же последовали:

— Я не имею права держать на посту командующего одной из трех главных частей наших вооруженных сил, человека, не верящего в успех самой важной военной операции за всю историю не только рейха, но и всей Европы. Это большая ответственность перед немецким народом, который прилагает все силы для победы, который отдает нам своих сыновей. Я не имею морального права, и, более того, мой долг как Верховного главнокомандующего велит мне принять эту отставку!

В бараке установилась полная тишина, прерываемая лишь сопением некоторых наиболее ошарашенных заявлением генералов.

Но были и другие звуки — удовлетворенно хрюкнул Геринг, победно выпятивший живот, да радостно шмыгнувший носом адмирал, бросавший все это время на собственного главкома плотоядные взгляды.

На физиономию Редера Родионов посмотрел с тщательно скрываемым торжеством — гросс-адмирал пережил на нем всю гамму эмоций. Начиная от победного триумфа и кончая диким приступом унижения, какой испытывает всякий честолюбец, когда его прилюдно тыкают носом в собственное дерьмо. Но, ожесточившись лицом, старый моряк шагнул вперед:

— Мой фюрер…