Товарищ комбат

Взвод зашагал по знакомой дороге… Весь остаток пути Губкин думал над тем, как ему подступиться к Глушковскому, с чего начать разговор с ним, чтобы тот его понял.

Утром Георгия прямо с занятий неожиданно вызвали к комиссару батальона.

— Товарищ лейтенант, жалуются на вас бойцы, — сурово начал разговор старший политрук Харламов.

— В моем понимании армия — не институт благородных девиц, боец должен привыкнуть к тяжести солдатского труда. Трудно в учении, легко в бою, так учил Суворов, — убежденно ответил Губкин, догадавшись, кто мог пожаловаться на него. У Георгия и без того было тяжело на душе. Накануне он получил письмо от матери, где она писала, что из военного комиссариата официально сообщили: Василий пропал без вести…

— Все это так, — согласился Харламов. — Но искусство командовать не только в умении отдавать приказ и требовать его исполнения, а прежде всего в умении поднять сознательность бойца, его моральный дух, чтобы он осмысленно выполнял вашу волю. В нашей Красной Армии основной метод воспитания — убеждение, а не принуждение.

Долго еще Губкин размышлял потом о разговоре с комиссаром батальона. «Нет, товарищ старший политрук, — мысленно возражал он Харламову, — без суровой командирской требовательности, стойкости и решительности одним убеждением в этой войне вряд ли победишь».

Губкин думал, что разговор с комиссаром на этом не закончится и что он еще вызовет его. Но вскоре текущие дела были отодвинуты на второй план. Дивизия получила приказ грузиться в эшелоны и двигаться на запад. Началась предотъездная суматошная жизнь. Одна за другой на станцию Уссурийск с песнями прибывали колонны бойцов, звучали бодрые марши духовых оркестров.

Эшелон за эшелоном четко по графику уходил на запад. Георгий послал матери и Асе телеграмму: «Одиннадцатого буду на станции Белогорск» — и теперь подсчитывал часы, оставшиеся до встречи. Почти год он не видел жену, Юрика, дочурку же впервые возьмет на руки.

На одной из редких остановок сержант Еремеев (он стал помощником командира взвода) принес из штабного вагона полную пилотку черных пластмассовых медальонов.

— А ну, братва, налетай! — с напускным оживлением крикнул он. — На бумажке напишите адрес семьи или близких и вложите в медальон.

Бойцы с любопытством потянулись за медальонами. Пилотка быстро опустела, и Еремеев собрался было натянуть ее на голову, когда заметил на дне оставшийся медальон.

— Кто еще не взял? Что за охотник выискался попасть в число без вести пропавших? — спросил он, обводя всех строгим взглядом. Бойцы молча заговорщически переглянулись. Что-то они знали, чего не знал сержант.

Губкин недоуменно спросил:

— Еремеев, что случилось?

Сержант ухмыльнулся и весело ответил:

— Это вы, товарищ лейтенант, намерены перехитрить смерть…

— Точно, — засмеялся Губкин. — Потому и не признал свой медальон. На войне военная хитрость — первейшее оружие.

— Судьбу свою ни обойдешь, ни объедешь, — не согласился Глушковский. — Что кому на роду написано, тому и быть. Наверное, слышали такую народную мудрость?

— Слышал. Только зря вы ставите свою жизнь в зависимость от какой-то предопределенности. Наверное, Глушковский, страх поселился в вашей душе, как только вы надели красноармейскую форму…

— Только покойники ничего не боятся, — с вызовом проговорил Глушковский и исподлобья посмотрел на лейтенанта. — На войну едем, а не к теще на блины. За прошлую ночь я насчитал три встречных эшелона с ранеными. И другие так же думают, только смелости признаться в этом не хватает.

— Ты за других не распинайся, — резко перебил Глушковского Еремеев. — Тебе лишь себя жалко, и думаешь ты только о себе, потому и трясешься, как овечий хвост.

— Посмотрим, как ты на передовой себя покажешь, — обозленно огрызнулся Глушковский…

Губкин понял, что, делая упор на боевую подготовку, упустил важный момент в воспитании бойцов. Глушковский в самом деле трусит, значит, он психологически не готов к боям. Хорошо, что выявилось это не в боевой обстановке.

— Так вот что скажу тебе, Глушковский, и ты это, пожалуйста, запомни: с товарищами всегда нужно быть откровенным. Потому что взаимовыручка в бою основана на солдатской дружбе. Слов нет, когда видишь санитарные эшелоны, тяжело становится на душе. Но если боец замкнется в себе, даст волю мрачным мыслям, то от него нельзя ждать стойкости. Я слушал ваш спор и думал, что храбрость бывает разная, недаром существует несколько ее названий — отвага, смелость, мужество. И проявляется она у каждого по-своему. В основе храбрости лежит чувство долга, презрение к смерти. Помните, как у Суворова: «Побеждает тот, кто не жалеет себя в бою». Или: «Истинно храбр тот, кто воюет смекалисто, с умом и помнит о товарищах своих». И еще: «Время дороже всего: первым увидеть — значит победить».

— Товарищ лейтенант, — подал голос Еремеев, — вы, говорят, в школе историю вели. Расскажите нам поподробнее о жизни Суворова, Кутузова и других полководцев. Дорога-то длинная!