Товарищ майор

«Южный фронт, Н-ское направление, командный пункт. 2. Ш—42. Дорогая моя сестра Леночка! Почти одновременно получил от тебя телеграмму, открытку и письмо. Трудно передать, что значит на фронте получать письма.

Я помню глубину своих переживаний в Москве в первые дни войны, я не мог спать, все думал о ползущих немецких танках, которых не могли остановить, я рвался на фронт, чтобы хоть на секунду задержать эту лавину. Но жить больше 2–3 недель я не собирался и смирился с этим. Когда я закупал в дорогу лезвия для бритья, то, несмотря на уговоры продавщицы — «Берите больше!» — взял два десятка, прикинув, что это на сорок дней, а больше не потребуется. Все это было глупо. Конечно, меня могли ухлопать еще в эшелоне, когда шли на фронт, сто раз уже на фронте, но исходить из этого в своих поступках и жить с постным лицом подвижника, делая лишь трагические жесты, ты понимаешь — нельзя.

Из этого не следует, что все у нас веселье и война опереточная. Фашистов мы ненавидим с каждым днем все больше и больше, и я рад, когда вижу у рядовых бойцов проявление этой злобы вместе с ростом национальной[11] гордости.

Мой отряд занимает — вот уже скоро 2 месяца — линию обороны. Впереди лед, за льдом немец, кругом камыши. Простор сказочный. Ловим рыбу (сомы по 50–60 кг), катаемся на коньках…»

В суровые зимы Азовское море замерзает целиком. А зима 1941/42 года была ох как сурова. 13-й отряд сторожевых катеров (бывший 14-й отряд водного заграждения) защищал устье Дона. Лед намного увеличил протяженность охраняемого рубежа, а вместе с тем и его проницаемость для агентов и диверсантов. Отряд Куникова физически не мог перекрыть береговую полосу. Одна из остроумнейших выдумок Цезаря: он поставил свой отряд на коньки. Их собрали комсомольцы ближайших селений, когда он обратился к ним с просьбой и объяснил, для чего это нужно. На время и война стала развлечением, особенно для тех бойцов отряда, кто прежде не умел кататься на коньках.

— Крылатые призраки! — ошеломленно бормотали схваченные диверсанты.

Моряки Куникова и впрямь возникали как призраки — стремительно и бесшумно. Мобильность отряда сделала береговую линию непроницаемой для врага.

«…Катаемся на коньках, постреливаем по самолетам, они по нас…

Твои строки о том, что посевная площадь увеличивается во много раз, что угля дают на-гора все больше и больше, вызвали во мне такое радостное волнение, что трудно сказать. В газете это читается более спокойно, а вот письма даже глаза туманят. Я их прочел многим бойцам и командирам…»

Одно и то же сообщение в газете и в письме действует по-разному, Цезарь это ощутил на себе. Во время войны письмо было интимной газетой, обращенной к каждому воину от имени родных и близких. Вот в чем заключалась особая сила военных писем. Атмосфера участливой дружеской непринужденности, которую установил Цезарь, сделала письма всеобщим достоянием.

Но отметить хочется совсем иное: этот хладнокровный командир, этот герой, кованый, кажется, из чистой стали, как он эмоционален, человечен, доступен слезам… Как далек он от примитивных представлений о героизме…