Товарищ маркетолох

– М-да, – крякнул Марк, – К «общепринятым нормам международного и военного права», ясен пень, тащ капитан, не подкопаешься! Но мы же больше не будем, ведь так, мужики? Ну, разве что с голодухи только разок и нарушим, когда денежки опять закончатся…

– Нарушение этих правил расценивается как терроризм, – отчеканил Михаил, – И влечет за собой уголовную ответственность по военным преступлениям, как членов таких групп, так и любого ранга политических лидеров, отдавших этот преступный приказ…

– Да ладно уж тебе, преступный политический лидер! – насмешливо прервал Петрович не на шутку разошедшегося капитана войск специального назначения ГРУ, в прямом смысле этого слова прошедшего в своё время «и Крым, и рым», – Ванюш, присядь-ка пока во-о-он на ту скамеечку, мне тебе личико надо бы немного подрихтовать. Что значит зачем? Ты не понял, что ли, кто должен выглядеть пострадавшей стороной? Вот именно, так что садись и начинай камлать. Нет, в принципе, я уже могу и без твоего транса, конечно, это делать, но с трансом всё-таки оно как-то сподручнее!

– Гриша, Гришенька, Григорий, – бездумно забубнил давно свыкшийся с чудесами своей внутренней медицинской службы Ванька, с удовольствием плюхаясь на стоящую в углу небольшого скверика пустую облупленную скамейку.

И налились почему-то не синим, а зловеще кровавым багрянцем два огромных синяка на до того ещё относительно чистом Ванькином лице. Первый вспух на месте обозначенного щекастым «маваси», то есть, на левой стороне нижней челюсти, а второй, соответственно, на месте какой-то непонятной плюхи визгливого, то есть, прямо на лбу.

– Запомни, Ванюша, – вдохновенно вещал Петрович, ваяя на лице реципиента довольно убедительные, хотя и слишком уж подозрительно живописные «ушибы мягких тканей и повреждения средней тяжести», – В первые часы после непосредственного формирования кровоподтёк имеет багрово-красный цвет, который обусловлен оксигемоглобином. В зависимости от толщины кровоподтёка изменения гемоглобина могут происходить неравномерно, что приводит к изменению окраски от периферии к центру кровоподтёка…

– Гринь, Григорьюшка, Гришоня, – чисто механически продолжал тарабанить шаманскую речетативную песенку Ванька, не обращая какого-либо особого внимания на от природы присущее Петровичу неизбежное занудство.

И лопнула Ванькина кожа по центрам «жестоких побоев», образуя неровные живописные разрывы, слегка обнажая его не слишком-то и жирную подкожную жировую клетчатку в соответствующих хитроумному замыслу военного хирурга локациях.

– Гришка, Гришечка, Гришата, – уже откровенно распевал Ванька себе под нос какой-то в высшей степени легкомысленный мотивчик, подслушанный намедни у кого-то из своих неугомонных головных паразитов.

И заработала в стахановском режиме эндокринная система, выбрасывая в Ванькину кровь всё новые и новые порции болеутоляющих эндорфинов. Завершающим штрихом великого мастера покрылись свежей антисептической корочкой вынужденные ранки, оставляя для внешней показухи страшные кровавые разводы.

– А теперь, Ванюш, дай-ка мне зеркальце, мой свет! Где-то оно у этих, гм, некомбатантов в кармашке рюкзака лежало. Не иначе как твоё избиение из-за угла собирались снимать. А то и, быть может, на самом деле были, как говорит Миха, «из этих»… Ага, спасибо, Вань, вот так и держи. А ничего так стигматы получились, а, мужики? Эх, что бы вы понимали в проктологических обрезках! Ладно уж, Ванюша, почапали дальше до дому, до хаты!

Всю оставшуюся до шестого общежития дорогу, как сам Ванька, так и все его симбионты, прошли в сосредоточенном молчании. Петрович, высунувший от усердия виртуальный язык, сосредоточился на высокохудожественной прорисовке мелких деталей «телесных повреждений». Виталий с Марком сосредоточились на перечитывании фантастической литературы о попаданцах, которой в эпоху тотального дефицита в Советском Союзе было на их разбалованный двадцать первым веком искушённый взгляд катастрофически мало. Михаил сосредоточился на ускоренном восстановлении многострадальных Ванькиных бицепсов, трицепсов и прочих квадрицепсов. Сам же Ванька просто сосредоточенно мял свои булки, с трудом переставляя и без того уже натруженные от пробежки ноги.

– А в самом деле, Ванюша, – задумчиво обратился Петрович к реципиенту, когда тот, пыхтя от натуги, уже открывал тугую дверь, на которую слесари студенческого городка буквально ещё только вчера установили свежую форсированную пружину повышенной мощности, – Откуда в твоём лексиконе появились такие несвойственные этому времени слова как «селфи» и «мажоры»?

– Да что же это такое делается, люди добрые?! – мысленно завопил Ванька, с облегчением сваливая на вестибюльный диван весь отвоёванный сегодняшним утром хабар, – Слова им не скажи, ничего не нравится! Откуда, откуда… С кем поведёшься, от того и зале…, тьфу и ещё раз, тьфу! Нахватался от вас всякой хрени, прямо спасу нет!