Герман понял, что командирша сквозь ресницы смотрит на него.
Прот подвигал своим перекошенным плечом, сел удобнее и тихо спросил:
– Екатерина Георгиевна, а насчет через год, это точно?
– Весьма вероятно, – кратко сказала Катя.
– Э, я не понял, – ошеломленно забормотал Пашка. – Екатерина Георгиевна, вы что, тоже как Прот? Может, и я могу? Предсказывать?
Катя хмыкнула:
– Да ты же только этим и занимаешься. Кто нам все уши прожужжал про неизбежную победу мировой революции и светлое царство социализма? «Перекуем мечи на орала, а злато на толчки». У гимнаста-пролетария слово – кремень.
– А мне кто проречет? – жалобно сказала Вита. – Що со мной в жизни буде?
– Да все с тобой нормально будет, – в один голос сказали Пашка и прапорщик.
Катя усмехнулась.
– Вы, Екатерина Георгиевна, не улыбайтесь, – как водится, неожиданно для себя обозлился Герман. – Если вы что-то знаете, может быть, соблаговолите и с нами поделитесь? Одной ведь дорогой идем.
– Эй, уважаемые, вы как-то не так поняли, – Катя села. – Я совсем не как Прот. У меня дара провиденья вовсе нэма. Прогнозы выдаю на основании научного анализа военно-политической обстановки. Например, сколько детей и от кого именно у нашей любознательной Виты будет – хоть пытайте, я без понятия. А насчет военных действий, вы же понимаете. Ни мне ни вам общего замысла летне-осенней кампании знать не положено. Я, возможно, чуть больше знаю, но вам-то зачем?
– Нам и не надо, – сказал Герман. – Лгать у вас, Екатерина Георгиевна, плохо получается. Лучше и не начинайте. Впрочем, виноват. От обязанностей часового непростительно отвлекся.
Прапорщик снова нырнул в кусты, успел услышать, как вздохнул Пашка:
– Вот оно – дворянство. Чуть что – на принцип прет…
Утром по широкой дуге обошли окраину Змиёва. В старинном городке никто из «партизан» не бывал, но Катя и так вела уверенно. Хвалила карту, Герман удивлялся – ничем особенным карта не отличалась, обычное затертое издание военного ведомства. Поглазели в бинокль на призрачные рассветные огороды и на крест церквушки. Религиозно образованный Прот сказал, что это старинная церква Параскевы Пятницы, и отряд ускоренно двинулся дальше, торопясь уйти от обитаемых мест.
Опять днем отсиживались в зарослях у обширного болота, в котором растворялась крошечная речушка. Герман бродил с винтовкой у заросшей тропки, присматривал за единственным подходом от дороги. Остальные возились в лагере, иногда до прапорщика долетали приглушенные голоса и плеск. Купаются, что ли? Могли бы выбрать местечко и поудобнее. Там, дальше – мелководье с песочком. Погода действительно солнечная, вполне располагающая к водным процедурам.
Герман неодобрительно посмотрел на свой сапог, – еще одного ливня с грязюкой обувь не переживет. И так пальцы практически торчат. Кого бы пристрелить, переобуться?
В роще выводила свои замысловатые коленца малиновка. Припозднился певун, вон как старается. Да, в Подмосковье такое услышишь редко. Не зря там птицу зарянкой называют. Нет, что бы там справочники ни писали, пение малиновки от трелей дроздов кардинально отличается.
В кустах зашуршало, прапорщик инстинктивно вскинул винтовку.
– То я, – из-за кустов осторожно высунулась Вита.
– Так чего тогда крадешься?
– Катерина Еорьевна сказала, що вы часовой бдительный, обережно треба.
Герман пожал плечами:
– Обычный я часовой. Это что у тебя?
Вита со скрытой гордостью раскрыла ладонь:
– Вот. Сама зловила.
На ладони шевелил хвостиком карасик размером с указательный палец.
– Здорово! – искренне сказал Герман. – Так вы там рыболовством занимаетесь? Ну и есть успехи?
– Средне так. Але на вечир хватит. Катерина Еорьевна казала, как голыми руками рыбу ловить. Извозились вси, зато забавно и юшечка буде.
– Все-то умеет ваша Екатерина Георгиевна, – пробормотал Герман.
– Я теж умею, – со странным упрямым выражением сказала Вита. – Хоч кныши, хоч рыбку фаршировану. Только я на плите звыклась готовити. А здесь у нас даже кастрюли нету. Было бы посуда, я бы вам показала вкусноту. Катерина Еорьевна запитує – все ли тихо? Костер можна разводить?
– Отчего же нельзя? Ни единой души. Только малиновки поют.
– Красиво вильшанки поют, – согласилась Вита. – Вы, Герман Легович, идите. У костра поможете, поразмовляете. А то все «на часах» и все мовчком. Я подежурю.
– Вот еще, – Герман усмехнулся. – Из карася, конечно, форшмак не приготовишь, но рыбу чистить самое девчачье дело. А я разве что хвост от жабр отличать умею.
– Ничего, що там чистить, без вас управятся. Вы просто отдохнете. Нехорошо весь час в одиночку быти. Вы мине винтовку не давайте, она тяжела, как гармата[24]
. У меня револь’вер есть. Идьте, идьте, Герман Легович.