– Не сильно-то и ворушилась, – шепелявый цыкнул сквозь широкую щербину в зубах.
– Витками хоч прикрили?
– Так, дядьку Петро, ми зараз с лопатами повернемося, зариемо, – заверил высокий хлопец.
– Ну, пішли тоді. Снідати давно пора.
Катя брела последней из пленников, – изредка ее брезгливо подталкивали в спину стволом обреза. Следом за девушкой шагали шепелявый усач с сыном.
– Батьку, може її теж, того? – пробормотал хлопец. – Глянь, с заду вона ладна.
– Іш ти, сподобалася. Бачиш, вона ледве стоїть. Голова разможжона. В волосях колтун. Може, и черви е. Заразу спіймаєш, тоді тебе в місто до доктору вози? Грошей знаєш скільки? От то-то.
– Зрозуміло. Батьку, дядько Петро с грошами не обдурить? Гроши за хлопчика не маленьки обицяни.
– Або я дурний за тебе? Догляну. А ось башмаки и піджак с ней сняти потребно. Гарний піджак. Може відстирається…
Катя сосредоточилась на том, чтобы передвигать ноги исключительно по тропинке. Мысль споткнуться пугала. Упадешь – не встанешь.
Вышли из леса, невдалеке виднелись крыши хутора. Пришлось обогнуть поле с кукурузой. Катя устала так, будто рванула километров на пятьдесят с полной выкладкой. Яростно залаяла собака. Вошли во двор. Появились две бабы. Тараторили так, что и слова разобрать не удавалось. Катя и не пыталась. Лечь бы поскорее…
Пленных затолкали в погреб.
– Ой, Петро, та вони ж усе запаскудять!
– Ни. Вони городски, культурни. Знають, як що, шкиру живцем здеремо.
В погребе было прохладно, спокойно. Катя сползла на чурбак, осторожно прислонилась затылком к бочке и отключилась.
Проснулась от собачьего лая. Пес гавкал так, для порядка, – во дворе чужих не было. Катя вяло вспомнила своего Цуцика, пса-хаски, скучавшего без хозяйки за тридевять земель отсюда. Ага, и за, без малого, сто лет тому вперед. Ну да, опять вляпалась бестолковая хозяйка. Туман из головы повыветрился. Мысли приобрели относительную связность, забитый спекшейся кровью нос все-таки начал различать крепкий дух соленых огурцов и капусты. В животе что-то сжалось. Угу, кушать хочется.
Рядом шептались:
– Уехал. Вроде к обеду обещал быть.
– Нам-то что? Уж нас-то, ваше благородие, досыта накормят. Хорошо, если прикопают, а то и свиньям могут скормить. Слышь, как боровы в хлеву хрюкают? Эх, надо было стрелять.
– Что ж не стрелял, пролетарий? В штаны наложил, железный кулак революции?
– Так ты команду не дал. Ты же при погонах, главнокомандующий, чтоб тебя… Обосрались, чего уж там.
– Да уж. Слушай, пока мужиков дома нет, может, попробуем вырваться? Дверь на вид хлипкая.
– А руки? Дверь лбом, что ли, вышибать? Ну, попробуй, у тебя башка образованная, может, и для полезного дела сгодится.
– Попробуй мне веревку развязать. Или перегрызть. Зубы у тебя для пролетария очень неплохие.
– Сам грызи. Там грызть дня два. Веревку-то не пожалели, мироеды.
– Черт с тобой. Хоть руками попробуй. Нужно же что-то делать.
– Давай, ты мне развязать попробуешь. Тебе-то все равно с дверью не справиться. Плохо вас, белую гвардию, Николашка откармливал.
– Что ты сюда царя приплел? Я что, в конвое Его Императорского величества состоял, шашкой и газырями блистал?
– Угомонитесь, – прохрипела Катя. – Хозяин вернется, он рассудит. Он политически грамотный. Урод, мать его…
– Очнулась? Э-э… ты, барышня, как себя чувствуешь? – Пашка заерзал, придвигаясь поближе.
С другой стороны подсел прапорщик:
– Вы как? Мы уже и так пробовали разбудить, и по-другому…
– Облизывали, что ли? – поинтересовалась Катя, разлепляя здоровый глаз. – Бля, как я пить хочу. Давно хозяин уехал?
– Только что. Мы в щель видели. И этот, шепелявый, ушел. Договорились к обеду встретиться. Гости от Блатыка прибудут.
– А когда здесь у них принято жрать садиться?
– Часа через два, – Пашка задумчиво почесал подбородок о плечо. – Может и раньше. Рвать отсюда нужно. Катенька, ты как, в узлах разбираешься? Может, попробуешь нас развязать?
– Я тебе дам – «Катенька», – девушка схаркнула под бочку чем-то темным и липким. – Нашелся Павлушечка, твою мать! Как вышло, что мы здесь сидим? Проспали, революция-контрреволюция, песьи дети, чтоб вам жопу на британский флаг…
– Да мы, собственно, не спали, – смущенно признался прапорщик.
– Я чуть-чуть подремал, – объяснил Пашка. – Глаза протер, говорю – «давай карабин, я посторожу». А он – «ты мне голову разнесешь». Сидим, как два дурака. Спрашиваю – «куда монахиня делась?» – «Отошла по своим, по женским, надобностям». Ну, дело-то обычное. Пока перепирались, вываливают из кустов эти, с обрезами. И монашка с ними. Ну, мы как-то не ожидали…
– Но карабин ближе к тебе стоял, – заметил прапорщик.
– Про карабин я поняла, – прохрипела Катя. – Откуда господа селяне взялись?
– Ясно откуда, – Пашка сердито засопел. – Божья невеста привела. Она за помощью на хутор сбегала. Мы-то ей компания неподходящая. Вот, нашла понадежнее… Курица.
– Помолчи, – сумрачно сказал прапорщик. – О мертвых или хорошо, или никак.
– А Прот где? – поинтересовалась Катя, осторожно потираясь носом о плечо. Нос здорово чесался.
– Кто? – парни переглянулись.