Товарищ «Маузер». Братья по оружию из будущего

Во дворе знакомо затрещал «Льюис». Короткая очередь тут же оборвалась, но впечатление на нападающих, видимо, произвела. Во дворе разорались так, что даже в келье были слышны четырехэтажные загибы. Вслушиваться Катя не стала, вскинула «маузер» и принялась расстреливать дверь рядом с нижней петлей. Пробоины ощетинились светлыми щепками. Катя врезалась в дверь двумя ногами, преграда с хрустом перекосилась, и девушка, рыча и обрывая подол, протиснулась в щель.

В коридоре, обсыпанные белой пылью и щепками, сидели две монашки. Обе одинаково согнулись на корточках и одинаково прикрывали головы. Не обращая на них внимания, Катя метнулась по узкому коридору.

Оконце было в торце галереи. Чудный вид на грязный двор, на распахнутые монастырские ворота. В грязи лежали двое – кажется, инвалид-сторож и еще кто-то незнакомый, в нарядных синих чикчирах. За угловой постройкой засели четверо пришлых – один целился из «драгунки» в сторону гостиничной развалюхи, остальные бурно совещались. Лезть под пулемет пришельцам явно не хотелось. Еще двоих Катя разглядела за выступом стены. За сторожкой беспокоились оседланные лошади. Понятно – осада ветхой монастырской гостинички перешла в статичную фазу. Счастье, что атакующие не знают, что к «Льюису» патронов нет.

Катя осторожно приоткрыла окно, утвердила локти на широком подоконнике. Позиция – лучше не придумаешь. «Маузер» выдал скороговорку, трое пришельцев легли на месте, еще один шлепнулся в грязь, едва успев выскочить из-за стены. Надо отдать должное, соображали гости быстро. Пуля чиркнула по стене, заставив Катю отпрянуть от окна. Когда выглянула, налетчики уже были в седлах, гнали к воротам. Из окна гостиницы с молодецким посвистом высунулся Пашка, вскинул карабин. Почти попал. Катя быстренько подкорректировала стрельбу со своей стороны. Двое коней вылетели за ворота с пустыми седлами. Еще двоим налетчикам удалось уйти верхами.

– Екатерина Георгиевна, там у них тачанка. Они Прота уволокли. И ваш писклявый с ними, – завопил Пашка.

Катя высунулась подальше из окна, с трудом разглядела уходящую по сельской улице повозку, догоняющих ее верховых. Сплюнула с высоты в лужу:

– Павел, наших верховых живенько готовь. Я сейчас.

Наполняя магазин, Катя резко шагала по сводчатому коридору. Из кельи высунулась рябая пожилая монашка.

– Рано еще! – рявкнула Катя в перепуганное лицо. – Воюют здесь!

Сестры Ольга и Евдокия удрать не решились. Ольга-Елена медленно выпрямилась у побеленной стены, отряхнула с облаченья белую пыль. С деревянной усмешкой глянула на «маузер»:

– Расстреляешь нас?

– Эту-то дурочку за что? – Катя постучала стволом по макушке сестры Евдокии. – Ползи отсюда, сестра-ординарец, о тебя пачкаться не буду.

Евдокия отползла на шаг, подняла бледное веснушчатое лицо:

– Как же это, а, сестра Ольга? Я вас не оставлю. Разве господь позволит, чтобы…

– Рот закрой, пока мозги в башке, а не на стенке, – процедила Катя. – Не к тебе разговор.

Ольга смотрела бледная, высокомерная. Лицо точеное, иконописное – совсем святая.

– Сдала, значит, мальчика? – тихо спросила Катя. – Он-то что тебе плохого сделал? Продала? Или так – лишнее беспокойство отвела подальше от обители?

Елена надменно опустила густые ресницы:

– Так господь подсказал. Церковь наша от лжепрорицателей и колдунов-обманщиков излишне претерпела. Скверна и смущение от речей подобных бесноватых безумцев ныне плодится безмерно.

Катя смотрела в прекрасное строгое лицо и никак не могла поверить:

– Да что ж ты дура такая, а? Лена, Леночка, ведь мир – вон, он там, за окном во все стороны простирается. Открытый ведь мир, всем открытый. Ой, дура ты, – Катя зажала исцарапанной кровоточащей рукой рот, качнула головой. В глазах поплыло от сдерживаемых слез.

– Это ты-то меня наставлять будешь? – сестра Ольга нашла в себе силы улыбнуться. – Ты? Меня?! Звереныш дикий. Кошкой бродячей да бездомной живешь. Стреляй, хватит лицедействовать. А если поняла меня – уходи. Ты ведь поняла меня, а, Катя? – монашка оторвалась от стены, голубые глаза сверкнули. – Не держи зла. Простить ведь легко. Милосердием, Катюша, мир держится. Ибо сказано о Страшном суде: «Вы, помогавшие вашим сестрам, идите направо; вы, бывшие с ними суровы, идите налево».

– Я тебе не праведница, чтоб походя прощать. Ведь сука ты, Елена Прекрасная. Мир отнюдь не милосердием держится. Я только в честность верю, – Катя поморщилась. – Впрочем, это мы с тобой уже обсуждали. Любого бы пристрелила. Тебя не могу. Да ты не улыбайся, не радуйся. Зверь я безжалостный, твоя правда…

Рукоять «маузера» обдуманно врезалась в прекрасное лицо, – кольцо на рукояти разодрало насквозь щеку, хрустнули зубы. Изуродованная сестра-хозяйка ударилась о стену, со всхлипом осела на пол.

Катя на миг зажмурилась, посмотреть в залитое кровью лицо не хватило сил. Махнула пистолетом:

– Твой черед, сестра Евдокия, – принимай страдалицу. Выхаживай невинную праведницу скрупулезно. Обманула она сама себя. Ну, на то, видно, божья воля. Прощайте, девы непорочные, – Катя пошла к лестнице.