Товарищ маузер (ил. А.Иткина)

Парабеллум поднял револьвер и нажал на курок. В камере грохнул выстрел. Несмотря на полумрак, он не сомневался, что попал в замок. Осторожно шагнул к двери и толкнул ее ногой. Она не поддалась — видимо, была заперта еще и на засов. Неторопливо и внимательно он исследовал косяки. Снова прогремел выстрел. Доска раскололась, во все стороны полетели щепки. На этот раз дверь под ударом сапога немного подалась вперед, но все еще держалась. Придется стрелять в третий раз.

В коридоре поднялся страшный переполох. Раздались тревожные свистки, топот бегущих ног. Было слышно, как у двери громоздили баррикаду. Затем открыли огонь и шпики. Щеку царапнула пуля. Прижавшись к стене, Парабеллум перезарядил оружие.

Потом послышался грубый голос Регуса:

— Ну что, перетрусили? Не можете справиться с одним бандитом?! Вперед! Взять его!

Но это было не так-то легко. Сам Регус хоть и успел спрятаться за стальным щитом, но рядом с ним уже корчился в агонии один из его агентов. Ранены были и двое полицейских.

Отскочив рикошетом от брони, пуля раздробила локоть надзирателю тайной полиции Павусу. Пуля, видимо, задела артерию, потому что кровь из раны хлестала фонтаном и перепачкала белую рубашку Регуса. Начальник тайной полиции выбежал во двор.

Подчиняясь приказу, железнодорожные жандармы старательно обшарили оба поезда. Регус умышленно не сообщил им о содержимом мешка Парабеллума, и они отбирали у пассажиров все, что хоть сколько-нибудь походило на мешок. Отведенное на вокзале помещение наполнилось крестьянскими узлами, матросскими парусиновыми котомками, посылками из магазинов и всевозможными мешками. Вокруг толпились их владельцы и бурно выражали свое возмущение.

Это зрелище, разумеется, не подняло настроения Регуса. Здесь, конечно, ничего не найти. Единственно верный путь завладеть деньгами — это заставить Парабеллума говорить. Тайные в один голос заверяли, что из банка трое боевиков вышли с пустыми руками, если не считать револьверов. Женщине такой груз, пожалуй, был бы не под силу. В мешке у Робиса денег не оказалось. Следовательно, они могли быть только у Парабеллума. Регус сжал кулаки. Он не сомневался, что вырвет у Парабеллума признание. Но сперва надо его обезвредить.

В жандармском участке по-прежнему ничего не изменилось. Не чувствуя особой охоты лезть в волчью яму, полицейские ограничились тем, что простреливали камеру и держали Парабеллума взаперти. Примчавшийся из управления Лихеев пожелал узнать, что творится в камере. Полицейские бесшумно подставили к окну лестницу. Старший, выделенный Лихеевым для выполнения этого задания, добрался до решетки. В камере было тихо. Он вгляделся в сумрак.

Парабеллум, скорчившись, сидел в углу, револьвер лежал у него на коленях.

— Ваше благородие… — начал было докладывать полицейский.

Из револьвера Парабеллума рванулось короткое пламя. Это было последнее, что полицейскому довелось увидеть в жизни.

Положение становилось серьезным. Дважды звонил полицмейстер Риги и спрашивал, долго ли все это будет продолжаться, — сам вице-губернатор Лифляндии требовал, чтобы скандал на вокзале был прекращен немедленно. В здание вокзала никого не впускали, и перед ним толпились сотни людей. Газетные репортеры, до которых уже дошла весть о беспомощности полицейских, пытались подобраться поближе к месту происшествия. Регуса больше всего пугала мысль о том, что вооруженные боевики попытаются освободить своего товарища. Еще свежо было воспоминание о том, как революционеры напали на рижскую тайную полицию.

Надо немедленно приступать к решительным действиям.

Лихеева вдруг осенила идея. Взяв Регуса под руку, он привел его в вокзальный буфет и заказал коньяку. Выпил, крякнул и лишь после этого стал излагать свой план:

— Послушайте, Иван Эмерикович, а ведь через дверь нам не пробиться!

— Через окно тоже не выйдет! — сказал Регус.

— У меня другое предложение… Недавно я читал, что в Северной Америке разгоняют демонстрации пожарными рукавами. Запускают такую струю, что люди с ног валятся. А не попробовать ли и нам в этом духе?

Регус одобрительно кивнул головой:

— Отчего бы нет? Действуй, Александр Александрович, действуй! Окатим его как следует, револьвер из рук выбьем, застудим, утопим! Такую баню ему зададим!… — Он захлебывался от злорадства.

Прошел целый час. Рижские пожарники обычно и на пожар-то не торопились, а сейчас и подавно. Но вот послышался тревожный звон колокола и громыхание повозки. Взмыленные кони мчали две пожарные упряжки с громадными паровыми машинами, позади которых стлался дымный хвост. Сверкали каски и золотые погоны пожарников. На рессорной двуколке подъехал брандмайор и тотчас отдал своим людям необходимые распоряжения. Раскатали рукава, заработали паровые насосы, первая пробная струя быстро рассеяла собравшуюся толпу. Затем командовать взялся сам Регус…