27 октября Соломеин снова возвращается к истории Морозова. Сначала он описывает, как Данила напал на Павлика с криками «Коммуниста бью!», а потом неминуемо переходит к сцене убийства. Когда Данила и его дед нанесли первый удар, мальчик упал, и «кулацкий нож вонзился в его шею. Прежде чем вскричать, Павлик услышал предсмертный крик Феди». Окончив свое черное дело, кулаки с ликованием воскликнули: «Слава тебе, господи!» Но бдительный Соломеин, предчувствуя новые угрозы со стороны кулаков, вопрошает: «На долго ли?»
{169} , [144]Эти репортажи интересно сопоставить с хронологией расследования. Данила и Сергей сознались в убийстве только 6 ноября. Другие газеты еще продолжали обвинять в преступлении Данилу и Ефрема Шатракова или целую цепочку «кулаков и подкулачников». Соломеин же уверенно указывает на Данилу и Сергея Морозовых как на убийц уже 27 октября. Возможно, у него был прямой источник информации в Герасимовке, или он получил сводку от сотрудников ОГПУ в Тавде.
Репортажи во «Всходах коммуны» стали первым последовательным рассказом о жизни Павлика. Позднее Соломеин переработал их в полномасштабную биографию, опубликованную в 1933 году и сохранившую псевдодокументальный стиль, свойственный его газетным публикациям.
И статьи, и книга основаны на многочисленных интервью, взятых автором в Герасимовке
{170}. В отличие от позднейших биографов Павлика Морозова Соломеин пользовался самостоятельно собранным материалом. Он представил историю Павлика как сказание о мальчике из безысходно бедной и невежественной семьи, выросшем в убогой, отсталой деревне, но беззаветно преданном делу коммунизма.Соломеин заостряет черты беззакония и хаоса, царивших в это время в родных краях Павла. Он описывает гибель пятнадцати коммунистов во время «кулацкого восстания», возглавленного белогвардейским офицером в деревне Тонкая Гривка в 1921 году
{171}. [145]Он неустанно подчеркивает экономические лишения, выпавшие на долю Павлика. Читатель узнает, что мальчик с раннего возраста обрабатывал землю, пахал, боронил и сеял. «Иначе нельзя. Ведь он сам хозяин — глава семьи. А какой хозяин он будет, если государству не продаст хлеб? Все это учитывал Павлик, хотя и трудно было работать». В семье мальчика царили не только беднота и отсталость, но и насилие. В лучшем случае ему приходилось терпеть издевательства («Пионеров не кормлю… Вон, коммунист проклятый!» {172}), а в худшем — прямое физическое насилие. Соломеин описывает ужасающую сцену, в которой отец в наказание за упрямство обливает Павлика горячим маслом со сковороды. Мальчик получает страшные ожоги, но он никогда не плачет. «Только когда грязное, присохшее к телу полотенце отрывали от гнойных ран, морщился, стискивал зубы, но не плакал. Даже на мать часто обижался:— Ну, чего ты, матка, воешь, как Китай (собака Морозовых. —
После ареста отца Павлика, его то и дело избивают двоюродный брат и дед: Данила набросился на него на рыбалке, затем схватился с ним из-за лошадиной упряжи. Нападения следуют одно за другим.
Тем удивительнее стремление деревенского мальчика к самосовершенствованию, тяга к учебе. Как пишет Соломеин, «неспокойный рос Павлик». От избытка энергии он в младенчестве выпрыгнул из колыбели, в память о чем у него надолго остался шрам. Ребенком донимал мать просьбами послать его учиться «с ревом из хаты выгнал: “Записывай в школу!”» А позже стал образцовым учеником, несмотря на то что учиться ему пришлось в школе, где на сто ребят приходился всего один учитель
{174}. Но главное, Павлика отличала преданность делу. Он первым принял участие в сдаче зерна («Я маленький, но первый сдаю причитающиеся с меня два центнера») и «с развевающимся кумачным флагом» возглавил «красный обоз» на торжественном шествии по случаю сдачи урожая государству {175}. Он неукоснительно выполнял свой гражданский долг и выводил на чистую воду нарушителей закона, в том числе родного отца. Он был вожаком для всех детей при организации рейда в амбар Силина или расклейки пропагандистских лозунгов по всей деревне {176}.Таким образом, книга о Павлике Морозове отражала убогость русской деревни в настоящем и обещала ей светлое будущее впереди. Чтобы сделать этот контраст еще выразительнее, пионерская пресса поэтизировала образ Павлика. Так, в «Пионерской правде» от 15 сентября 1932 года он назван «светловолосым». В более прозаическом описании Соломенна цвет волос Павлика остается «русым», каким, видимо, и был в действительности. Но так или иначе, Павлик служил идеальным инструментом и метонимическим обозначением перемен, происходящих на его малой родине и во всем Советском Союзе: в начале 1930-х тайга была одной из основных метафор «темноты» в изображении «перехода от тьмы к свету»
{177}.