«Борьба с мелкими вредителями — сорняками и грызунами — научила ребят бороться и против крупных, двуногих. Здесь уместно напомнить подвиг пионера Морозова, мальчика, который понял, что человек, родной по крови, вполне может быть врагом по духу и что такого человека — нельзя щадить. Родные по крови, по классу убили Павла Морозова, но память о нем не должна исчезнуть, — этот маленький герой заслуживает монумента, и я уверен, что монумент будет поставлен»
{184}.К 1934 году эта тема стала idee fixe. На Первом съезде писателей в августе 1934-го Горький организовал сбор средств на памятник, побуждая знаменитых писателей делать свои пожертвования. Более того, в заключительной речи на съезде он назвал сооружение памятника главной задачей Союза писателей на ближайшие несколько лет: «Мы должны просить разрешения союзу литераторов поставить памятник герою-пионеру Павлу Морозову, который был убит своими родственниками за то, что, поняв вредительскую деятельность родных по крови, он предпочел родству с ними интересы трудового народа»
{185}. [153]Шесть месяцев спустя, в феврале 1935 года,Горький, публично ратовавший за увековечение Павлика Морозова, обрушился на секретаря Союза писателей А.С. Щербакова за необъяснимую задержку строительства
{186}. Вследствие этого в марте 1935 года появилось постановление Центрального комитета комсомола о возведении памятника Павлику (правда, без указания конкретного места) {187}. С этого момента кампания по сооружению монумента стала разрастаться. Так, в одном из пунктов повестки дня на заседании Политбюро 17 июля 1935 года говорилось «О постройке памятника пионеру Морозову. Обязать Московский Совет построить в г Москве, в память погибшего от руки кулаков пионера Павлика Морозова — памятник». Решение по этому вопросу приняли единогласно {188}. Конечно, Горький работал в этом направлении не один, но его положение в сталинском истеблишменте приравнивалось к чему-то вроде комиссии в одном лице, которая просматривала проекты культурной политики и отправляла их на утверждение (или отказ) партийной верхушке {189}. И без сомнения, Горький был самой значительной фигурой в Советском Союзе из тех, кто открыто пропагандировал культ Павлика.Примечательно, по контрасту, насколько пассивен в этом вопросе сам Сталин. В 1938 году один из биографов Павлика, Елизар Смирнов, заявил, ссылаясь на поддержку с самых верхов: «Год тому назад товарищ Сталин предложил Московскому совету поставить у Красной площади памятник Павлику Морозову. Лучшие скульптуры, художники, а также сотни пионеров думали над проектом памятника. Теперь проект утвержден. Скоро у Александровского сада, при входе на Красную площадь, будет поставлен памятник»
{190}. Но подобное заявление — оснований для которого не нашлось в доступных архивных материалах — больше никогда не повторялось, и похоже, что Смирнов на самом деле имел в виду решение Политбюро, принятое тремя годами раньше.Сталинское пристальное внимание к деталям хорошо известно. Как написано в прославляющем вождя предисловии к Большой советской энциклопедии, «круг вопросов, занимающих внимание Сталина, необъятен: сложнейшие вопросы теории марксизма-ленинизма — и школьные учебники для детей; проблемы внешней политики — и повседневная забота о благоустройстве пролетарской столицы; создание Великого северного морского пути — и осушение болот Колхиды; проблемы развития советской литературы и искусства — и редактирование устава колхозной жизни»
{191}. Несмотря на неумышленную комичность отдельных формулировок, суть они выражают правильно: Сталин действительно лично интересовался всем, включая школьные учебники. Например, он непосредственно участвовал в ревизии учебника истории в середине 1930-х годов. Он также удостаивал своим вниманием детскую литературу и следил за тем, чтобы в свет не выпустили книгу о его собственных юных годах {192}. Сталин, несомненно, следил за развитием морозовского культа и допускал его существование. Но при этом — воздерживаясь от определенных высказываний в поддержку этого культа.