Товарищ Павлик: Взлет и падение советского мальчика-героя

Есть и другие обстоятельства, по которым подлинное переосмысление истории Павлика Морозова имеет большое значение. Как я уже неоднократно писала, эта коллизия затрагивает вопросы гражданского долга, сохраняющие свою значимость и за пределами советской системы. Развенчание легенды, пусть и благотворное само по себе, обнажило далеко не здоровую тенденцию к уклонению значительной части постсоветских интеллектуалов от каких бы то ни было общественных обязательств. В бывшем Советском Союзе ответственное и порядочное поведение принято в куда большей степени, чем можно предположить, исходя из общей экономической ситуации, однако его проявления обычно узко локализованы и ограничиваются рамками семьи, замкнутого круга близких людей или своего профессионального коллектива^{384}. В итоге возникает культура разделенных, атомизированных групп, еще менее проницаемая для посторонних, чем это было в советское время, когда, например, с иностранцами и другими чужаками обращались лояльно уже потому, что официальная идеология требовала относиться к ним с подозрением. В современном российском обществе консенсус относительно норм разумного поведения кажется недостижимым. Идея, что человек при определенных обстоятельствах имеет право сообщить о проступке, совершенном членом такой закрытой группы, правоохранительным органам, большинство граждан восприняли бы как нелепость. В честность властей мало кто верит[248]. В результате казна нищает из-за уклонений от уплаты налогов, серьезные преступления — вплоть до убийств — остаются нераскрытыми и безнаказанными, а существующая мораль определяется неприкрытыми личными интересами. Иронический итог легенды о Павлике Морозове состоит в том, что, призванная утвердить доносительство в качестве добродетели, она из-за несправедливого обращения с жертвами доносов способствовала созданию культуры, по правилам которой любое участие в общественной жизни воспринимается как завуалированный сговор с несправедливым режимом.

В сентябре 2003 года фонд «Открытое общество», субсидируемый Джорджем Соросом, объявил о выделении 7000 долларов екатеринбургскому отделению «Мемориала» на создание в Герасимовке совершенно иного музея Павлика Морозова. Согласно концепции, судьба мальчика будет рассмотрена в контексте насильственной коллективизации 1930-х годов и оценена как одна из составляющих значительно более широкого политического процесса. Необходимо, чтобы история мифа о Павлике и хотя бы часть из перечисленных проблем современного российского общества нашли свое отражение в экспозиции нового музея. Кажется, это уже происходит. В сентябре 2007 года директор музея Нина Купрацевич говорила журналистам из агентства «Новый Регион»: «Во время экскурсии мы рассказываем не только о трагедии, которая произошла в Герасимовке, но и о том, как и за что здесь раскулачивали людей, да и как вообще появилась эта деревня, которую сто лет назад образовали белорусы-самоходы, приехавшие в Тавдинскую область на телегах». Но легенда обладает странной жизненной силой: по словам директора музея, «имя Павлика Морозова привлекает гораздо больший интерес людей, чем коллективизация». Поэтому музей в Герасимовке так и не переименовали. А 2 сентября 2007 года около памятников братьям Морозовым под эгидой музея прошел траурный митинг с возложением венков и цветов: «Могила Павлика и его брата, по словам очевидцев, была буквально засыпана цветами — их несли и пожилые люди, и люди среднего возраста, и даже маленькие дети»^{385}. Так легенда повернулась еще одной, новой гранью, заменив в людской памяти бронзового героя на живых людей, реальных жертв преступления, покоящихся на окраине деревни. Так Павлик-страстотерпец вытеснил из сознания людей героя-гражданина и образцового пионера.

В планы музея также входит получить из ФСБ дело об убийстве Морозовых и создать архив устной истории, увиденной глазами репрессированных^{386}. Эти идеи в начале третьего тысячелетия вызвали многочисленные споры, а также опасения, что новый музей будет осуществлять на западные деньги свою собственную идеологическую политику, попросту говоря, антисоветскую и прозападную. Указание на то обстоятельство, что в правилах фонда Сороса есть запрет на использование грантов для политической деятельности, вызвало большое недоумение среди членов учредительного комитета: каким образом, в таком случае, можно вообще отразить столь глубоко политизированную историю?^{387} По информации, полученной «изнутри», комитет раскололся на группировки, отражающие все оттенки отношения к легенде о Павлике^{388}. Такой поворот, вероятно, можно назвать положительным. История, претерпевшая столько пристрастных и догматических трактовок, непримиримо отвергавших любые разночтения материала, теперь наконец приобретет свободу толкования, позволяющую различным идеям мирно уживаться друг с другом.

Глава 8. ПОДЛИННАЯ ЖИЗНЬ ПАВЛИКА МОРОЗОВА

Архивные вымыслы