Товарищ Павлик: Взлет и падение советского мальчика-героя

При повышенно благоговейном отношении к круглым датам в советской культуре набор всех этих художественных вариаций на тему детской жертвенности — репортажи о смерти Павлика Морозова, волнующие рассказы о Валентине и Мальчише — приобретает особенное значение в канун пятнадцатилетия Октября (т.е. осенью 1932 года). Уже летом пионерская пресса начала писать на «героическую тему», но это были в основном скучные материалы вроде случая с пионером Абросимовым, который спас поезд от крушения, сумев привлечь внимание машиниста к сломанному рельсу^{239}. Поэтому появление более романтического героя воспринималось на ура. Ноябрьский номер журнала «Дружные ребята» (1932) сделал Павлика Морозова, который «героически погиб, борясь за победу социализма, от рук кулаков», своим центральным персонажем, поместив материал о нем на развороте, посвященном Октябрьской революции. «Быть таким, как Павлик, — дело чести и славы каждого пионера» — объявил журнал^{240}. В некоторых статьях (например, в «Пионерской правде» от 2 октября 1932 года) о Павлике говорилось как о 14—15-летнем, хотя это слишком много для пионера и ученика начальной школы[177]. Суть такой подтасовки проста: он должен был родиться осенью 1917 года, чтобы быть «ровесником Октября». Создание образа «ровесников Октября», молодых людей, являющихся основной жизненной силой нового общества, считалось делом намного более важным, чем приверженность голым фактам^{241}.

Связь с революцией придала легенде о Павлике особенное значение с точки зрения ее репрезентативности. Эта легенда, так же как «Смерть пионерки» Багрицкого и «Военная тайна» Гайдара, заложила основу советского героического мифа для детской аудитории. Юные герои приравнивались по значению к взрослым жертвам революции, а церемония их похорон стала одним из первых ритуалов, узаконенных на стадии становления большевистского режима^{242}. Павлик и его современники напоминали детям о жертвах, принесенных ради новой жизни в стране, которую постоянно прокламировали как самую лучшую в мире страну для детей.

В то же время тема жертвенности «осаживала» тех, кто побеждал в музыкальных или шахматных конкурсах, опережал взрослых по показателям в сборе хлопка или, возьмем скромнее, просто были лучшими учениками в классе: их заслуги сильно уступали подвигам таких героев, как Павлик или Мальчиш, отдавших за родину свои жизни. С одной стороны, выдающихся детей хвалили, с другой — беспокоились «о возможности “избаловать” детей», так что они зазнаются и станут «кичливые»[178]. Такие герои, как Павлик Морозов или Мальчиш, напоминали вундеркиндам о том, что существуют цели более высокие, чем их собственные, и тем самым побуждали к «самокритике» и «работе над собой» (два основных сталинских постулата). Как вопрошала статья в «Вожатом» в 1935 году: «А разоблачить своего собственного отца, если он окажется классовым врагом, нужно ли для этого мужество? И можно ли вообще быть мужественным, если ты не летчик, не стратонавт и не эпроновец-водолаз, а рядовой пионер?»^{243}

Всесоюзный герой

Когда слава Павлика достигла апогея, легенда о нем получила свое развитие в нескольких направлениях. Первое: Павлик— идеальный пионер-герой, отвечающий всем требованиям современности: прилежание в классе, забота о товарищах, умеренное участие в политической жизни[179]. Второе: Павлик — самая яркая звезда в созвездии детей-мучеников, чья исключительная жертва ради народа напоминала детям, достигшим славы другим путем, о том, что они должны еще много «работать над собой». Третье: политическая бдительность героя отошла на второй план, а разоблачение собственного отца стало вызывать более сдержанную и неопределенную оценку — теперь такой поступок казался скорее экстремальным и вынужденным проявлением гражданского долга, а недостойным похвалы выражением революционного рвения.