Товарищ Резак (СИ)

Зайка шла почти без остановок. Всего несколько часов требовалось для восстановления заряда аккумуляторов от реактора. Что это такое за реактор, мне не объяснили, сказав, что это такая электростанция, только маленькая, но мощная. Я спал с Алёшей по очереди и подменял его за рычагами. Мы гнали пока была возможность. Возможность закончилась также неожиданно, как и началась. Дорога просто была срезана бритвой. Ровный идеально прямой край завершал жёлтые плиты. Через пол километра мы подъехали к большой горной гряде. Дальше танк ехать не мог.

Алёшу мы оставили в танке. Закрыли люки, проверили ещё раз все щели. Доберман не поленился юркнуть под гусеницу и проверить закрыт ли люк снизу. Оставили еды, воды. Раньше мы на санитарные остановки вне черноты выходили, но сейчас достали приготовленный специально для этого случая небольшой, как говорят животные, биотуалет. Почему био, я так и не понял. Био — это живое, но какое отношение туалет имеет к жизни? Хотя у этих зверей может и иметь, у них всё что угодно к чему угодно имеет. Строго-настрого, под угрозой набить морду, приказали Алёше вообще из танка не выходить, слушать эфир, смотреть в экраны и ждать распоряжений. Он нас должен ждать четыре дня, на пятый день он уедет, спасая танк. Эти кластеры должны перегрузиться через восемь дней, а прошло два. Если мы за это время не вернемся, он должен уходить в черноту, до ближайшей границы пекла и уводить наш бесценный танк — мою Зайку.

Доберман в поездке любил шутить, что в стиксе планы делают что-бы знать как не будет, и что в этом мире подготовка планов как какая-то медитация — занятие бесполезное, но нервы успокаивает. Я с ним полностью согласен, в этом странном месте мне ещё ничего не удалось спланировать больше, чем на несколько минут. Каждый раз загадка, что с тобой произойдёт буквально через минуту.

Зайка осталась ждать нашего возвращения. Я немного поёжился от предвкушения холода. На мне был яркий комбинезон из очень лёгкой, но толстой, многослойной ткани. Я его надел прям поверх своего танкистского. Мне дали тёплые перчатки и похожую на ушанку шапку. На ногах были то-же очень лёгкие на вес, но невероятно тёплые ботинки с рифлёной подошвой. Все были одеты примерно так-же. Я и Блохастый тащили по траве надувные санки, а Доберман, обвешанный оружием как новогодняя ёлка был на легке.

Ещё одна резкая линия стыковки разных миров была перед нами. Жаркое солнце, ручеёк, деревца, зелёная трава и кустики были срезаны ещё одной бритвой. Земля здесь стыковалась в уровень, не стыковаться снег, глубиной больше метра. Он был просто отрезаны под линейку и было хорошо видно пласты. Где-то снег подтаивал, где-то долго лежал превращаясь в плотный слой, а где-то по нескольку раз засыпался новым свежим. Этот снег лежал очень давно. Скорее всего, на какой-то месяц-полтора наступала чуть немного плюсовая температура, может быть наносила пыль или шли дожди, потом снова всё замерзало. Возможно эту часть притащило с каких-то высоких гор.

Впереди виднелись очертания засыпанных по самые крыши домов. Старинный город, со странной архитектурой. Не развалины. Как будто совсем недавно его покинули, может лет десять или двадцать назад. Каменные стены, цветные стекла в окнах и черепица. Везде видны трубы, дымков правда над нет. Запустение уже пришло, но время не тронуло ни одного строения. Нигде не было следов боя или катастрофы. Жители просто покинули город, собрали вещи, полили цветы в горшках и ушли.

Доберман уверено выбирал дорогу и крутил стволом по сторонам. Блохастый махал мордой, показывая, что никого по близости не чувствует. Мне тоже выдали автомат, он был бесшумный с толстым стволом, но приказали без команды не стрелять. Я шёл по пояс в снегу, таща за собой надувные санки и вертел головой по сторонам.

Постройки были украшены изображениями фашистских свастик, цветов, животных и рисунками людей, но больше всего было свастик. Абсолютно всё — лепнина на стенах, рисунки, даже некоторые ручки дверей были в форме свастик, которые могли быть ещё и треугольные, шести и восьмиконечные. А ещё, везде, на рисунках, на стенах в камне, на дереве и где только можно, даже на стёклах, были изображены люди. Все эти люди занимались любовью. Бросалось в глаза, что все женщины обязательно беременные, а мужчины имеют внушительное пивное брюшко. Все они имели острые как у лисицы уши. Вдоль улицы, через равные интервалы, стояли небольшие пирамидки с остатками еды, посуды и пучков трав, то-же украшенные изображением занимающихся тем-же людей.

Положение тел было столь чудным, и я даже и не мог подумать, что мужчина может достать женщину таким образом. Чего тут только не было. Вдвоём, втроём и вчетвером. Ушастые толстяки объединялись в большие коллективы и образовывали причудливые хороводы и восьмёрки. Они занимались этим, совершенно не обращая внимания, сколько вокруг партнёров и какого они были пола. Все рисунки были сделаны со всеми мельчайшими подробностями.