Товарищ Цзян Цин. Выпуск первый

Летом 1931 года Цзян Цин написала пьесу «Чьё преступление?» — об одном молодом революционере, жившем со своей болезненной матерью. Когда полиции не удалось найти его, она схватила вместо него мать. В конце концов сына арестовали, а мать умерла. Упоминание о фабуле пьесы вызвало в памяти Цзян Цин имя Чжао Бинъо, её писавшего пьесы преподавателя, с которым у неё в начале осени тоже был мучительный разговор. Он похвалил её стиль, но выразил недоумение по поводу политических неясностей в тексте. Он спросил её напрямик, принадлежат ли её «революционеры» к коммунистической партии или к гоминьдану. Всё ещё не имея никакого понятия о существенных различиях между ними и поставленная в тупик, она вспылила: «Скажите вы мне, в чём разница между Коммунистической партией Китая и гоминьданом!» Его резкий смех над её легковесным ответом показал ей, что он считает её дурой. И всё же пьеса настолько понравилась ему, что он убеждал её сделать вместо одного акта три. Главное было вовсе не в пьесе, сказала она, а в том, что его язвительный укол возбудил её любопытство. Хотя во время гастрольной поездки Драматического общества побережья она выступала с незамысловатой пропагандой Советов, теперь она стала задумываться над тем, в чём же состоят идеологические различия между коммунистической и гоминьдановской партиями. «С этого момента я начала наблюдать».

В ту осень обычное спокойствие университетской жизни было нарушено Мукденским инцидентом 18 сентября 1931 года: японские войска двинулись на Маньчжурию. В разгар этого кризиса она ещё ничего не знала о смысле «реформизма»[32] и его отношении к гоминьдану. Она и другие вроде неё ошибочно считали тогда, что эти «националисты», которых было полно в университетах,— патриоты, ставящие независимость страны превыше всего. Теперь она осознала, что эти почитаемые «реформисты» в действительности не собирались любой ценой сопротивляться японской агрессии. Когда в пылу реакции на Мукденский инцидент она сама открыто высказалась за сопротивление, они критиковали её за то, что она смутьянка. Язвительная насмешка Чжао Бинъо ещё звучала у нее в ушах, когда она бродила в одиночестве в лесу под Циндао, размышляя над тем, что он сказал. Её осенило, что Чжао, должно быть, член гоминьдана — «националистической» партии, которая не придерживается твёрдой линии сопротивления. Когда студенты в университете начали причинять ей неприятности, она предположила, что и они работают на гоминьдан. После этого она не принимала больше помощи от Чжао Бинъо и пошла собственным путём.

Комната для приёмов, в которой мы с Цзян Цин беседовали, была огромная; и всё же августовский вечер в Кантоне, где Цзян Цин рассказывала о своем детстве, был таким душным, что воздух начал словно обволакивать нас. Она предложила нам перейти в другую комнату. Встав, она с удовольствием потянулась, поправила платье и двинулась первой. Мы перешли в довольно большую комнату. Стулья и кресла, столы, принадлежности для письма и магнитофонной записи, еда и питьё, а также полный набор тёплых, холодных, влажных и сухих полотенец были точно такими же, как и в первой комнате. Мы сели, и она возобновила свой рассказ.

Она занималась также у писателя Шэнь Цунвэня, который преподавал в Циндаоском университете художественную литературу. Будучи его студенткой, она постепенно узнала его. Он жил с сестрой Шэнь Чжоучжоу, которая часто приглашала Цзян Цин в гости. Говоря, что он поражён литературным талантом Цзян Цин, Шэнь старался улучшить её стиль, заставляя её писать по рассказу в неделю. По её мнению, он был искренен, но она не делала никаких усилий. С её, бедной студентки, точки зрения, семья Шэнь была богатой[33]. Когда сестра Шэня, видя нужду Цзян Цин в деньгах, предложила заплатить ей за вязку свитера, та отказалась. Позднее Цзян Цин узнала, что Шэнь Чжоучжоу обучалась во французской миссионерской школе в Пекине, привилегированном заведении с высокой платой за обучение — 500 или 600 серебряных юаней за семестр.