Пока Еремей с сыном уехали в Тулу, мы с генералом озаботились созданием своей маленькой армии, в задачу которой входила бы охрана и поместья и будущих мастерских. Тут все было в руках Осташева, и мы пришли к единому мнению, что неплохо бы к этому делу привлечь ветеранов. Поэтому на следующий же день бывшим сослуживцам генерала были разосланы письма с просьбой порекомендовать надежных людей, которые хотели бы, уйдя в отставку, послужить лично генералу с соответствующей оплатой и привилегиями.
Я же все это время занимался тем, что собирал и систематизировал информацию, которую удалось нарыть на ноутбуке, но больших успехов на этом поприще не добился — я был электротехником и специалистом по техническим системам безопасности, а тут нужны были технологи, металлурги и куча других профессионалов. Параллельно осваивал нравы местного общества — начал изучение французского языка, осваивал верховую езду и даже пытался что-то выделывать с холодным оружием, как это принято у дворян. Осташев, который специально нанял для меня в срочном порядке учителей, не мог без содрогания смотреть на мои занятия — уж как-то все у меня не так выходило. И язык мне не давался, и в седле смотрелся, как собака на заборе, и со шпагой и саблей как-то все не так красиво, как это описывается в романах, выглядело. Но процесс шел. Параллельно по возможности старался побольше времени проводить среди дворни, пытаясь перенимать манеру говорить, словарный запас и хоть как-то изучать быт.
Все это время мне не давало покоя чувство, что я что-то упустил или забыл. Маясь, пытаясь вспомнить, изводил себя насущными заботами, но когда разобрал по привычке свой карабин и мурлыкал песню, наконец-то вспомнил, что у меня засело в голове. Когда я только попал в этот мир, я сканировал радиодиапазон, и сканер показывал какие-то сигналы на уровне естественного шума, но ведь что-то же было? А тут, в усадьбе, полная тишина. Значит, есть некоторая вероятность связи с моим миром. Это можно вычислить, вернувшись к тому памятному дубу. На следующий день я запланировал марш-бросок в тот лес, поэтому весь вечер готовился как мог. Нарезав из старых тряпок тонких полосок, я занялся шитьем и к вечеру приготовил некоторое подобие маскировочного костюма типа «Леший» или «Кикимора».
Добравшись на следующий день максимально близко к тому лесу в закрытой карете генерала, я дал вознице указание возвращаться обратно в усадьбу через полчаса, прямо на ходу выскочил и сразу скрылся в кустах. Но, к моему сожалению и удивлению, приблизиться к тому памятному дубу я не смог. Лес буквально кишел людьми: крепостные помещицы Михеевой, бросив все свои дела, буквально метр за метром перерывали лес в поисках гипотетических сокровищ. Сколько энергии выделяет человеческая жадность. Поэтому, чтоб не привлекать внимания, я максимально быстро и скрытно покинул эту страну дураков, тихо матерясь и вспоминая книжку про Буратино. Наверно, все-таки сказку писали не на пустом месте и были реальные предпосылки.
Небольшой уездный городок Ефремов утопал в весенней зелени. Провинциальная неторопливость накладывала особую печать на всех его жителей. Будучи одним из аграрных центров Черноземья, город больше ориентировался на торговлю зерном, и все местные мануфактуры выдавали типичный набор товаров для глубинки: кирпич, сало, кожи, воск. В большом частном доме, где проживал городничий полковник Маркелов, жизнь тоже шла неторопливо и скучно. Хозяин тосковал по столице, где он, будучи молодым офицером, участвовал в веселых гулянках и попойках, вздыхал, вспоминая боевые походы, где сложили голову многие его товарищи. Сейчас он был не у дел. По сути дела, его сослали в этот опостылевший уездный город, где все пропиталось вонью с кожеобрабатывающих мануфактур. В последнее время он не мог уже переносить эту каторгу, не прикладываясь к заветному штофу с водкой, которая мутила голову, но не убивала тоску, а только притупляла на некоторое время. Иногда он встречался с такими же ветеранами, осколками военной славы Российской империи, доживающими свой век в забвении и в отдалении от великих дел, которые, судя по газетам, происходили в мире.
Все изменилось тем памятным утром, когда к нему в дом вломилась помещица Михеева и, распространяя вокруг себя амбре из смеси дешевых духов и ядреного бабского пота, визгливым голосом начала что-то рассказывать по поводу подлого графа Осташева.
Пребывая с утра в меланхолическом настроении, поддержанном парочкой рюмочек холодной, прямо из погреба, водочки, городничий сначала не понял, про какого Осташева ведется речь. Когда до него наконец-то дошло, что эта вонючая и крикливая бабища обвиняет генерала графа Осташева, пользующегося уважением и авторитетом среди ветеранов, Маркелов вышел из себя и накричал на просительницу. Но он был поставлен сюда блюсти закон, поэтому пришлось вызвать секретаря, который в это время на соседней улице подбирал ключики к сердцу вдовушки, хозяйки хлебной лавки, и устроить допрос по всем правилам.