Товарищ жандарм

Ну вот, завтра можно идти, но всё равно боязно! А ну как узнают меня осташевские! Это ж позору не оберёшься! Наши кумушки уездные ещё года три потом судачить будут. И увидеть загадочного гостя страсть как охота, повозку его самобеглую тоже, и страшно, аж поджилки трясутся! Побежала в часовню нашу семейную, помолилась на образа, и легче стало, точно для себя решила — пойду завтра и нисколечки мне не боязно.

На следующее утро так удачно всё сложилось, papa по делам в Ефремов уехал, mamanбольной сказалась и на весь день в спальне осталась — новый роман французский читать. Помогли молитвы матери Божьей Марии, заступнице моей небесной. Управляющему нашему Науму Игнатьевичу сказала, что на реку пойду с Глашей, цветы собирать, венки плести, на весь день ухожу, не ждите к обеду, мол, да велела съестного собрать. Дядька Наум ничего не сказал, головой только покачал, но не ослушался, корзинку с припасами с кухни принесли.

Шли с Глашей не торопясь, пока из дома можно было нас видеть, потом припустили как ужаленные, телега-то нас уже часа два дожидается. Помощница моя тайная вчера в деревне сговорилась, с кем и не ведаю. Вознице дала алтын, велела молчать, благодарил, кланялся. Как только скрылся за поворотом, переоделась быстро, Глаша-умница с вечера узелок припрятала. Ехали недолго. Я всю дорогу трусила отчаянно, аж взопрела от волнения, но поворачивать не стали.

У имения графа собралась толпа дворовых и людишек из соседних сёл, некоторых Глаша узнала и шепнула мне тихонько. Пока она возилась с лошадью, смирной гнедой кобылой, я затерялась в толпе, не спуская глаз с большого сарая или конюшни, в котором незадолго до нашего появления скрылся молодой Осташев. Потом ворота распахнули, толпа завороженно ахнула, и было от чего. Внутри находилась или находилось, даже не знаю как назвать это… всё-таки, пожалуй, «эта» — карета. Смешная, без оглоблей, на маленьких толстых колёсах и… золотая. Пожалуй, нет, позолоченная, всё-таки золотую и с места никакими битюгами не сдвинешь, тяжёлая выйдет. Вокруг зашептались, заохали. А потом на свет из глубины сарая появился Александр Павлович, то, что это был именно он, я ни секундочки не сомневалась. Одет необычно, в костюм пятнистый с великим множеством карманов накладных, оружие на поясе, я в этом не разбираюсь совсем, но то, что оружие, точно и… лицо! Загорелое и в то же время светлое какое-то, никогда не видела таких лиц. Да он молоденький совсем — безусый совершенно. Посмотрел в нашу сторону, в глазах огоньки озорные, улыбнулся, когда со мной взглядом встретился, ой, мамочки! Узнал, наверно, да нет, он меня и не видел никогда, как же узнать-то мог? Потом неожиданно из кареты золочёной музыка полилась, чудная такая музыка, окутывает тебя, завораживает. Стояла замерев, заслушалась. Граф перекладывал что-то в глубине сарая и ещё два раза на меня посмотрел, улыбнувшись чуть самыми уголками губ. Не выдержала, махнула Глаше, побежала к телеге, а у самой щёки горят, пылают прям. Доехали, не помню как, Глаша болтала всю дорогу, я и не слушала вовсе, в голове музыка волшебная, а перед взором мысленным улыбка графа Александра и смешинки в его глазах. Пропала я, дурочка, совсем пропала!

Три дня не ездила к Осташевым, стыдно, боязно, а ну как и правда, узнал меня граф! Подойдёт и скажет: «Что же вы, княжна Мария Игоревна, в платье крестьянском?» Я ж провалюсь сквозь землю от позора! А вечером Глаша прибежала и рассказала, что сосед её дяди, Степан, каждое утро, как на покос идёт, у рощицы дальней молодого графа видит, бежит граф куда-то. Я рассмеялась, вот уж враки так враки! Зачем графу бегать, как пастушку какому? Спешит, если надобность какая, так возок велит запрячь или верхами. Но Глаша побожилась, что так и есть, мол, видели молодого Осташева многие селяне, и не раз. Задумалась, но не могут же все сразу врать? Проверю-ка я сама, да и графа Александра страсть как хочется увидеть.

На рассвете следующего дня взяла Глашу, чтобы место показала, где графа видели, и направилась к рощице той. Отошли с дорожки, спрятались в кустах саженях в десяти. Недолго прождали, точно, не соврала подружка моя бедовая, вон бежит его сиятельство. Брюки те же, в пятнах все, сверху исподнее смешное такое, без рукавов, но такое же пятнистое, на ногах ботинки высокие, шнурованные. Пробежал, только в нашу сторону зыркнул, Глаша аж ойкнула тихонько, ладонями рот зажала, да и я перепугалась, неужто заметил?

Через день, собравшись с духом, решила показаться графу Александру на глаза. Подождала, пока мимо пробежит, и, прихватив лукошко, выйдя на дорогу, пошла за ним. Через полверсты увидела Александра Павловича, сидящего на поваленном дереве. Сидит, ботинок шнурует, я иду, ни жива ни мертва, внутри сжалось всё.

— Здравствуй, красавица, — и улыбается хитро так.

— Здравствуйте, ваше сиятельство, — получилось только пропищать, в горле всё пересохло.

— Так ты знаешь меня? — привстал с дерева, подходит. — А позволь узнать, как зовут юную прелестницу?