Товарищи

— О Назарове, товарищи, мы беседуем не первый раз. Его хорошо знают и преподаватели, и комсомол, и дирекция. Недаром, понимаете, его два раза выгоняли из школы. Нехорошо с ним получается… Комсомол за него принимался, разговаривали с ним по-всякому: и добром, и лаской, и как хотите… И я хотел предупредить вас, чтоб потом с меня не очень за него спрашивали…

— Андрей Трифонович, — волнуясь, с места сказал Ильин, — а ведь это вы, по-моему, неправильно говорите…

Седой мастер посмотрел на своего недавнего ученика, обиженно пожевал губами и полунасмешливо произнес:

— Ну что ж, неправильно, так ты поправишь. Я тебя два года поправлял, нынче можешь меня поучить.

Ильин поднялся и, волнуясь, сказал:

— Мне кажется, что мы не имеем права так просто снимать с себя ответственность… Иначе что ж получается? Каждый мастер в начале учебного года будет заявлять, что он не ручается за такого-то ученика… И преподаватели будут то же самое заявлять. Мы и так уже часто спорим, кто отвечает за поведение ученика на уроке; если парень ведет себя хорошо, преподаватель говорит, что за него отвечает он, а если озорничает, то тогда говорят, что ответственность лежит на мастере… А спор этот в корне неверный, вредный… Все за всех отвечаем…

— Очень тебя касается мой Назаров, — проворчал Завьялов.

— Конечно, касается, — возмутился Ильин. — Я вас очень уважаю, Андрей Трифонович, и благодарен…

Андрей Трифонович совсем надулся на своего бывшего ученика и, не отвечая ему, только произнес, обращаясь неизвестно к кому:

— Болтать все умеют. А вот попался бы ему такой экземпляр…

— Я не болтаю, — звонко сказал Ильин. — А если б попался, так выучил бы.

— Ну, и бери его к себе. Еще спасибо скажу…

Молодой мастер говорил сгоряча, не совсем представляя себе, какой груз взвалится на его неокрепшие плечи в результате этою спора.

Через несколько дней директор и замполит, посоветовавшись друг с другом и вызвав Ильина к себе, переели Костю Назарова к нему в группу.

Несмотря на свое внешнее спокойствие, Матвей Григорьевич иногда приходил в отчаяние. Подбирая «ключи» к Назарову, он испробовал, казалось, всё. Бывало и так, что, поговорив с Костей, мастер уходил домой в полной уверенности, что ученик понял, наконец, свою вину и с нынешнего дня начнет исправляться. Но через неделю Костя выкидывал какую-нибудь новую штуку. Чаще всего это случалось на теории.

Стоило Ильину войти в учительскую, как непременно поднимался с дивана кто-нибудь из преподавателей и подступал к мастеру:

— Матвей Григорьевич, я больше не могу с вашим Назаровым.

— Товарищ Ильин, уймите вы вашего Назарова. Я знаю, что вы сейчас скажете, что он не ваш, а наш общин…

И приходилось Ильину выслушивать, что сегодня Костя облил чернилами соседа по парте; что у Назарова абсолютно нет тетрадей; что он свистел на уроке; не вышел из класса, когда преподаватель, наконец, предложил ему удалиться.

Мастер оставлял Назарова после занятий, говорил с ним сурово, горячо и долго. Костя тут же писал объяснительную записку мастеру, замполиту, директору — ему было всё равно, кому писать. В объяснительной он подробно и честно перечислял свои провинности. Да, он вылил чернила на гимнастерку Носова. Да, он свистел на уроке песню «Помирать нам рановато». Он изорвал свои тетради. Не вышел из класса, несмотря на требование преподавателя. Дает слово, что больше не будет. Подпись, точка.

Таких объяснительных записок в деле Назарова было штук десять.

Заставлял его мастер извиняться на линейке перед группой. Извинялся.

Ясно, — эти «ключи» не подходят. Чем труднее парень, тем на большее количество запоров закрыт его характер, думал Ильин. Да еще главный замок с каким-нибудь секретом.

Конечно же, Ильин знал и самое важное: воздействие коллектива на трудного ученика. Но это ведь легко сказать — воздействие коллектива. В жизни не всегда бывает так: вот коллектив, вот Назаров, — действуйте. В жизни случается и иначе: есть группа хороших ребят, есть Костя Назаров; и вот этот самый Назаров начинает воздействовать на группу. Вокруг него могут сплотиться дурные силы. Думаете, какой-нибудь Носов сильно огорчен, что Костя облил чернилами его гимнастерку? Нисколько. Думаете, какому-нибудь Носову не кажется, что Костя храбрец, раз он посмел у всех на глазах сорвать «молнию»? Стоит Косте как-нибудь особенно лихо, грубо и насмешливо ответить преподавателю, как может расхохотаться чуть не весь класс.

Иногда приходится думать не столько об исправлении Назарова, сколько о том, чтобы уберечь группу от его дурного влияния.

Сравнительно нетрудно заставить Костю хорошо работать в мастерской — практику любят все ребята, и хорошие и дурные, — но ведь училище должно выпустить полноценного, сознательного рабочего, опору и надежду государства. Одними тисками или фрезерным станком тут не обойдешься.